кавалерийских эскадрона вооружённых сил Соединённых Штатов Америки. Гнев солдат всё возрастал, и они решили, что пора с этим покончить.
Старик Филуэй вёл их по следу. Он ехал между Мэрреем и Уинтом. За ними, растянувшись длинной цепью, ехали по двое на серых конях одетые в синие мундиры кавалеристы. Они ехали всё это тёплое утро, оставляя за собой милю за милей, и в конце концов из покрытых травой просторов вступили в холмистую местность.
– Мы скоро доберёмся до Арканзаса, – заметил Уинт.
– Миль десять осталось, – согласился старик. Голова его клонилась на грудь, он дремал.
– Старик, не спи! – сказал Уинт.
– Что, сынок?
Мэррей указал на след.
– Бог мой, сынок, – удивился старик, – неужели ты. сам не видишь дороги? Она широкая да ясная. Я и закрывши глаза проехал бы по ней до Канады.
– Ты-то сумел бы…
– Да ты, сынок, не беспокойся. Ведь индейцы тоже люди: им надо и поесть, и поспать, и отдохнуть. Сами же вы говорили, что они уже загнали своих лошадей до полусмерти. Идите-ка не спеша следом за ними, и, может, в полдень, а может, к вечеру мы их догоним.
Его догадку подтвердил и одинокий пастух, который на некоторое время оставил своё стадо, чтобы проводить солдат. Это был мексиканец, работавший у мистера Кента, словоохотливый парень, изъяснявшийся на смешанном испанско-английском языке. Он перекрестился несколько раз в подтверждение своих слов: он сам видел такое множество диких краснокожих, что они, точно туча, затмили горизонт.
– Когда это было?
– Час назад, я думаю… Вы хорошенько их проучите, верно?
Мэррей пришпорил коня, и длинная синяя колонна помчалась вперёд, оставляя за собой клубы пыли, как поезд оставляет за собой клубы пара. Мексиканец помахал рукой и отстал.
Спустя короткое время они услыхали стрельбу.
Далёкие выстрелы похожи на треск сучьев, а если воздух очень чист – то на шаги человека, идущего по взрывающимся пистонам. Иногда этот звук напоминает чириканье каких-то необычных птиц.
Мэррей остановил колонну, и Филуэй закудахтал, словно курица:
– Вот они, твои Шайены, сынок. – Он ухмыльнулся, гордясь своей удачей, и, прищурив глаз, смотрел на след с видом художника, любующегося своей работой.
– Здорово стреляют, – сказал Уинт.
Но теперь ничего не было слышно, и молчание нарушила лишь поднявшаяся воронья стая. Она пролетела сначала над самой травой, а затем рассыпалась в небе, точно картечь.
– Вот и привёл, – прокудахтал старик.
Мэррей позвал:
– Гатлоу! Гатлоу! Возьмите патруль и скачите скорее туда, откуда была слышна стрельба. Если же что- нибудь начнется, не ввязывайтесь и немедленно вернитесь обратно… Возьмите с собой трёх-четырёх солдат и узнайте, что там происходит, – закончил он.
Гатлоу, жаждавший отомстить за Фриленда, вспыхнул, отдал честь и, забрав людей, ускакал.
Колонна продолжала свой марш, но медленнее. Маррей, заслонив глаза рукой, следил за удалявшимся патрулем, который нёсся через овраги и высокую траву. И вот он скрылся из глаз; казалось, все солдаты вздохнули, как один человек, подтянулись и замерли в ожидании. Отпустив перевязи своих сабель, они сняли перчатки и вытерли вспотевшие ладони о штаны. Они ехали, наклонившись немного вперёд, прикрывая глаза ладонями от водица, облизывая пересохшие губы.
Их напряжение ослабело только тогда, когда они встретились с остатками разбитого ополчения из Доджа.
Мастерсон говорил Мэррею:
– Послушайте, капитан, вы как будто человек разумный…
– Чепуха! Вы несёте непосредственную ответственность за эту бессмысленную атаку и за всю вашу дурацкую затею. Чего же вы ожидали? Разбить Шайенов с таким ополчением?
– Не было никакой возможности остановить их. Если бы командование дало нам воинскую часть, этого бы не случилось.
Один фермер, у которого всё ещё шла кровь из раненой щеки, сказал:
– Полегче, военный. Как мы воюем – это наше дело.
– Моё дело поддержать порядок там, где находится мой отряд! – гневно крикнул Мэррей.
– Так почему же, чёрт вас возьми, не могли вы удержать краснокожих дьяволов на юге, где им и следует быть?
– Мистер, ещё два слова – и я вас арестую! – резко сказал Мэррей.
Большая часть ополченцев окружила Мастерсона и офицеров. Теперь, когда прошла растерянность, вызванная внезапностью поражения, они кипели от ярости и теряли всякое самообладание. Злоба на солдат, ненависть к индейцам переполняли их. Они проклинали Мэррея и изливали на него всю свою злобу. Солдаты, спешившись, отошли в сторону. Бросившись на траву, они старались дать отдых натруженным мускулам и, подложив руки под голову, лежали, не обращая внимания на ссору.
– Подождите минуту, – сказал Мастерсон. – Мы зря болтаем и ведем себя, как дети. В Канзасе нет военного положения, и вы никого не можете арестовать. Горячиться бесполезно. Ваша обязанность – захватить этих Шайенов. Мы поедем вместе с вами.
– А мне вы не нужны, – заявил Мэррей. – Мне штатские не нужны. Я уже заявлял вам.
– Но ведь мы тоже дрались с ними, – настаивал Мастерсон.
– Вижу, с каким успехом.
– И всё-таки мы пойдём с вами.
– Нет, не пойдёте!
Мастерсон холодно оглядел капитана.
Ополчение разделилось на две почти равные части. Одна из них поддерживала Мастерсона. Остальные потихоньку отходили, несколько сконфуженные, притихшие. Они с любопытством разглядывали отдыхавших солдат, маленькими группами собирались вокруг раненых и убитых. Телеграфист сидел на траве, зажав раненую руку. Молодой англичанин бесцельно бродил вокруг. Его брат лежал тут же; на лицо ему кто-то набросил рубашку, сломанная стрела всё ещё торчала в его груди.
– Пусть они едут с нами, – сказал, пожав плечами, Уинт.
Мэррей всё ещё глядел на Мастерсона. Резко кивнув головой, он направился к своей лошади и вскочил в седло.
Кавалеристы поднялись на ноги. Старый следопыт, не давший себе даже труда слезть с лошади, продолжал жевать табак, поплевывая по сторонам.
Мастерсон подошёл к своему коню, и вслед за ним двинулась почти половина его людей. Мэррей, не оборачиваясь, повел свой отряд по следу. Другая часть ополчения, оставшаяся на месте стычки, наблюдала за уходом солдат и ополченцев, а затем уныло стала готовиться к возвращению в Додж-Сити со своими ранеными и убитыми. Телеграфист, постояв ещё с минуту, смотрел вслед солдатам и, морщась от боли, побежал к своей лошади, вскочил на неё и поехал за ними. Услышав оклик, он обернулся и увидел, что англичанин догонял его. Телеграфист подождал, и когда англичанин поравнялся с ним, они молча двинулись дальше.
Мэррею считал, что уже незачем спешить. То, что предстояло, было неизбежно. Шайены выиграли час, самое больше два, пусть даже три часа; это не имело значения. Когда-нибудь им придётся остановиться
