женщин и детей», – думал Мэррей.
Он высказал свои мысли Уинту, и тот согласился с ним.
– Вот это, – сказал Уинт, – кажется мне чем-то нереальным, точно сон. Ужасно хочется, чтобы поскорее кончилось.
Папаша Филуэй ехал впереди отряда. Он был бодр, доволен собой и не отрывал глаз от следа. Его выносливость была поистине изумительна. С раннего утра, с той минуты, когда его разбудили, он находился в седле. За это время он лишь иногда клевал носом, не слезая и коня, и всё ещё не выказывал никаких признаков утомления, Лейтенант Гатлоу, подъехав к нему, спросил:
– Ну что, старик, приближаемся к ним?
– Я их носом чую, сынок.
– Ты давно живёшь в прериях?
– Давно ли? – Старик плюнул. – Ты знаешь старика Джима Бриджера, сынок? Ему семьдесят два, а я старше его на четыре года. Девятого октября мне исполнится семьдесят шесть, и сорок из них я провёл в прериях. Я видел много сражений, но ни разу не убивал индейцев, сынок. Ни разу не запятнал своих рук. Когда Бог призовёт меня, я предстану с чистыми руками.
– Ты не будешь участвовать в сражении? – спросил Гатлоу.
– Нет, сынок, нет. В библии сказано: «Не введи нас во искушение». А о себе позаботиться я могу.
– Не сомневаюсь, старина!
Позднее, когда солдаты отдыхали и насыщалась» обильной пищей, которую привез Траск из форта Додж, Мэррей послал следопыта вперёд. Отряд уже двинулся, когда Филуэй возвратился; он вздрагивал от возбуждения, посмеивался.
– Здесь они, – кивнул он.
– Где?
– Недалеко – у ручья. Они там остановились на ночлег.
– Далеко отсюда?
– Да мили три, – засмеялся старик. – Женщины, дети… Заберёшь, сынок, всё племя целиком. Ведь это Шайены! Битва будет жаркая!
– Он сошёл с ума! – возмутился Гатлоу. – У него старческое слабоумие. Он говорит, что ему семьдесят шесть лет.
– Клянусь Богом, это правда, – сказал Филуэй.
– Ладно, папаша. А ты уверен, что они там? – спросил Мэррей.
– У меня глаза-то есть.
Маленькая армия остановилась. Кавалеристы отпустили подпруги, лошади шли по две в ряд. За растянувшейся колонной двигались косые, ломаные тени. Солнце стояло совсем низко, точно обессилев, и люди могли не мигая глядеть на его оранжевый диск.
Прерии, переходившие впереди в ряды низких холмов, были полны той угрюмой печали, какая чувствуется в сумерки среди пустынных, незаселённых пространств.
Траск подъехал к Мэррею и Уинту. Младшие офицеры обступили их, а за ними приблизилась и большая часть ополченцев. Уинт поглядывал на часы. Мастерсон тихонько напевал что-то.
– Не думаю, чтобы они там укладывались спать. Они, вероятно, знают о нашем приближении, – сказал Мэррей.
– Вы чересчур высокого мнения о них, – почти вызывающе заявил Траск.
Он считал, что часть успеха придётся и на его долю, хотя он проехал всего несколько миль, а не долгий, утомительный путь из форта Рино. Ему казалось, Мэррей нарочно медлит.
Он был старше Мэррея и теперь жалел, что слишком поторопился, уступив ему командование. Наблюдая за капитаном, он видел, что этот долговязый, неловкий, небритый и пропыленный человек с озабоченным лицом действует ощупью, словно в потемках, и не понимает -сложившейся обстановки.
Уинт был моложе, более изнежен – тип человека, к которому Траск всегда относился свысока. Прерии не для неженок. Уинт же был почти женственным.
– Высокого мнения? – Мэррей, казалось, был удивлен.
– Ведь это индейцы. Этим сказано всё.
– Знаю.
– Я бы разделался с ними сегодня же.
– Сегодня или завтра. – Мэррей пожал плечами. Уинт внимательно наблюдал за ним; его удивляло, как это Мэррей так быстро остыл.
– Скоро станет темно, – заявил Филуэй. – Битва жаркая будет. Начинайте, пока светло.
– Можно и сегодня, всё равно, – сказал Мастерсон. Мэррей погрузился в размышления. Вести бой в темноте будет или слишком легко, или слишком трудно. И отчего это Мастерсон не возьмёт свой сброд и не отправится с ним обратно в Додж! Мэррей испытывал недоверие военного к боеспособности штатских. Ополченцы Мастерсона что-то уж слишком притихли.
– Становится поздно. – Уинт опять поглядел на часы.
– Мы идем вперёд, – сказал Мэррей Траску, – а вы ведите пехоту для подкрепления. Если только станет ясно, что они уходят, мы атакуем их.
Траск усмехнулся.
– Вы имеете что-нибудь против нашего участия? – спросил Мастерсон.
– Оставайтесь с пехотой! – оборвал его Мэррей. – Успеете, шериф. Здесь приказы отдаю я.
– Не больно-то их много, – отозвался Мастерсон.
– И всё-таки отдаю их я. Оставайтесь с пехотой.
Они смерили друг друга взглядом. Мастерсон медленно кивнул и слегка улыбнулся. Мэррей подумал, что вряд ли он улыбается от удовольствия.
Мэррей резко выкрикнул слова команды, и кавалерия тронулась. Впереди ехал старый следопыт. Он то и дело оборачивался, поглядывая на офицеров своими крошечными голубыми глазками. Уинт молчал. Один раз он коснулся локтем Мэррея и кивнул.
Спустилась ночь. Синяя колонна, извиваясь, пробиралась через высокую траву, опускалась в неглубокие овраги. Мэррей выслал вперёд небольшой отряд разведчиков – с десяток кавалеристов, которые развернулись веером.
– Это не потому, что индейцы намерены атаковать нас, – пояснил он Уинту.
Уинт кивнул, пристально вглядываясь в ещё неполную тьму. Сумерки в прерии были как песня. И в хоре, певшем её, участвовало всё: ветер, высокая, гнувшаяся трава, наклонённые деревья, далёкая мглистая линия горизонта, бесконечное бледное небо, утратившее солнечный блеск, опечалившееся.
– Мне кажется, я знаю их давно, – сказал Уинт, – знаю каждое движение.
– И у меня такое же чувство, – согласился Мэррей.
– Обычно мы индейцами не интересуемся, – заметил Уинт: – мы же их за людей не считаем. А вот когда такой случай…
– Но ведь они сами виноваты.
– Несомненно… Странно, как это им всегда удаётся отыскать ручей или реку!
– Они знают страну.
– Удивляюсь! У них же нет карт и ничего в этом роде. Помню, я однажды показал карту вождю Лакотов. Он не понял, что это, и не знал, что делать с ней.
– У них осталась память о прежнем, – сказал Мэррей.
Возвратились патрули и сообщили, что индейцы действительно находятся поблизости – они на возвышенности, за ручьём, укрылись в вырытых ими траншеях.
Старый следопыт горделиво рассмеялся:
– Ну, что я говорил вам?
Стало совершенно темно, и Мэррей сам увидел летящие искры и отблеск многих костров. Индейцы не делали попыток скрываться: каждую ночь они зажигали сигнальные огни – пусть видит весь мир, где они.
