для сна, для отдыха. На расстоянии мили от поля битвы лежал мёртвый конь, кишевший мухами. Лишних пони у индейцев нет, и, значит, им придётся садится по-двое. Одному Богу известно, где они доставали себе пропитание; вероятно, резали где-нибудь скот. Но чтобы накормить три сотни душ, нужно очень много мяса. И ни одна женщина не сможет оставаться в седле по восемь-десять часов в день; не смогут и дети.
Нет, он, Мэррей, и думать не хотел об их страданиях; это не его дело. Его дело догнать их.
– Сегодня? – спросил Уинт.
– Это не имеет значения… сегодня или завтра, – ответил Мэррей.
Отряд переправился через мелкую, загрязнённую реку Арканзас и устремился на северо-запад, в направлении железной дороги. Старый следопыт, радостно кудахтая, обнаружил след индейцев как в самой реке, так и на другом берегу. Здесь опять лежал труп пони; два койота с остервенением пожирали его. Они упорно не хотели уходить, лаяли и рычали, пока отряд чуть не наехал на них. Тогда они отошли в сторону. Голод сделал их смелыми.
Около двух часов дня отряд увидел четыре крытых брезентом фургона и группу верховых, ехавших с запада. Уинт отправился им навстречу и обнаружил, что в фургонах солдаты. Их командир представился Уинту. Это был капитан Траск из форта Додж.
– Рад познакомиться! Моя фамилия Уинт. Командир нашего отряда – Мэррей. Здесь два эскадрона четвёртого полка из форта Рино.
Траск кивнул головой:
– Я так и думал. Вы, наверно, разминулись с Седбергом.
– Мы с ним не встретились.
В это время подъехал отряд, а затем и Мастерсон со своим ополчением. Мэррей отдал приказ спешиться и сделать привал.
Фургоны тоже остановились, и сидевшие в них пехотинцы вылезли. Ноги у них совсем затекли. Ополченцы держались в стороне. Они видели, с какой медлительностью действуют отряды, и к ним вернулось былое презрение к людям в военной форме; они видели, как кавалеристы перемешались с пехотинцами, как они ссорились из-за папиросной бумаги, табака, конфет.
Солдаты из форта Рино приободрились при виде прибывшего к ним подкрепления. Они гордились своими подвигами и рассказывали всякие небылицы о своей охоте за Шайенами, значительно приукрашивая события.
Мастерсон присоединился к офицерам. Он взял сигару, предложенную ему Траском, и спокойно курил её, а Мэррей вкратце рассказывал о том, что произошло с минуты их отъезда из резервации.
– Седберг был послан на юг, чтобы там встретиться с вами, – сообщил ему Траск. – В его распоряжении находится рота пехотинцев на мулах. Вероятно, они двинулись прямо на юг. С ним находился и рыжий солдат, посланный вами.
– Мы не встретили Седберга.
– А он упустил Шайенов. Я выехал из форта сегодня утром. Мне было приказано перерезать индейцам путь где-нибудь между этим пунктом и железной дорогой… Я не ожидал встретить вас.
– Ну, сынок, ты получишь своих индейцев, – прокудахтал Филуэй. – Они совсем недалеко отсюда. Пусть твои ребята опять садятся в повозки.
– Да, они действительно впереди нас, – подтвердил Мэррей. – Мастерсон со своими ополченцами из Додж-Сити имел с ними стычку на том берегу. Половина его ополчения осталась там.
– Убиты? – недоверчиво спросил Траск.
– Трое убиты, остальные отправились по домам.
– Ну, теперь-то индейцы от нас не уйдут! – заявил Траск. – Две роты патрулируют железную дорогу, а третий по счёту кавалерийский эскадрон отправлен из Ларнеда. У нас здесь три сотни солдат – больше чем достаточно. Это ваша игра, капитан, и я подчиняюсь вам.
– Благодарю, – сказал Мэррей.
Они обменялись рукопожатием, и спустя несколько Кинут объединённый отряд двинулся дальше по следу.
В те времена западный Канзас всё ещё оставался краем беспредельных пустынных просторов – можно было проскакать весь день, не встретив ни фермы, ни ранчо. Это был край широких волнистых прерий, местами покрытых такой высокой травой, что всадник, слегка пригнувшись, скрывался в ней целиком; край многочисленных неглубоких рек, пересыхающих на многие месяцы, иногда бурных, но обычно спокойных и мутных.
Такой безлюдной пустыней была та часть Канзаса, к которой принадлежала обширная площадь земли в излучине реки Арканзас. Поунийский Приток вместе с Арканзасом, сворачивающим на юг, образовывал северную сторону треугольника. От Додж-Сити на юго-запад и до форта Ларнед на северо-восток находилось столь необозримое пространство, что там мог затеряться не только человек, но и тысячи голов скота. Правда, скоро всё это изменилось. У же стальная нить железной дороги на Санта-Фе соединила восточную и западную излучины Арканзаса, и фермеры тут же вторглись в безграничные владения скотоводов. Но в 1878 году здесь лежали ещё почти девственные прерии.
Сделав это место центром своего наблюдения, высоко парящий орел мог бы разглядеть бег сбившегося в тесную кучу индейского племени. Всё на север стремилось оно, на север, перерезав самую крайнюю излучину реки, потом на северо-запад, туда, где заходит солнце, и далее всё на север, на север. Орел своими зоркими глазами мог бы различить, как из форта Ларнед выступил на юго-запад кавалерийский эскадрон. Он увидел бы ещё два кавалерийских эскадрона и роту пехотинцев, устремившихся по следу индейцев на север. Если бы он опустился ниже и полетел на юго-запад, то увидел бы роту пехотинцев на мулах, переходящую реку Арканзас на Переправе Мустангов и идущую на северо-восток. Он заметил бы движение на восток вышедшего из форта Додж поезда, состоявшего из вагонов-платформ, на которых также находились солдаты и две гаубицы, поднявшие в небо свои уродливые дула. Поверни он в своём быстром полете к северу, он приблизился бы к кавалерийскому эскадрону, скакавшему на юго-восток от форта Уоллес вверх по течению Дымной Горы. Вот что предстало бы взору орла.
Но и люди чувствовали тревогу и какое-то передвижение в прериях.
Жители уединенных ферм, услышав слово «индейцы», закрывали ставни на засовы и принимались чистить свои ружья. Ковбои видели двигавшуюся вдали тёмную массу и догадывались, что это.
Телеграфисты следили за тем, как капкан захлопывался, и на их лицах под зелёными надглазными козырьками отражалось волнение. Люди, никогда не игравшие на скачках, начали ставить на индейцев. Провода на много миль в окружности гудели от бежавших по ним донесений, и телеграфные ключи отстукивали их, находясь иногда на тысячи миль один от другого. Кондукторы поездов, пересекавших широкие пространства прерий, сообщали новости своим пассажирам, и побледневшие лица боязливо прижимались к окнам. Ночи в сотнях городов, разбросанных среди прерий, были полны страхов, к тысячи раз задавался тот же вопрос: «Где же Шайены?»
Мэррею хотелось бы идти впереди пехоты, сразиться с Шайенами и со всем этим покончить. Мучивший его страх не исчез бы, если бы он и уклонился от исполнения своего долга. Теперь он горел желанием атаковать Шайенов, и атаковать быстро, решительно. Растянувшийся отряд его солдат казался ему чем-то вроде синего бича со стальными шипами.
Мэррей медленно ехал впереди, напряжённый, весь подобранный, точно тугая стальная пружина.
«Это произойдёт сегодня или завтра», – твердил он себе.
– Я буду рад, когда всё это кончится, – сказал Уинт.
«Сегодня или завтра», – думал Мэррей.
– Теперь у нас будут фургоны, – рассуждал Уинт. – Солдаты пойдут в Додж пешком, а в фургоны мы погрузим индейцев. Это лучше всего. Я переговорю с Траском, чтобы он передал фургоны нам.
Отряд двигался хорошим аллюром, не слишком быстрым, но ровным, делая по пять-шесть миль в час. Это была наибольшая скорость, с которой могли ехать в прериях запряженные шестеркой мулов неуклюжие фургоны. Впереди шли два эскадрона кавалерии, за ними следовали фургоны. В арьергарде ехали молча мрачные, Как ночь, ополченцы. Этим гражданам Доджа пришлось со вчерашнего дня пережить слишком много. Теперь наступила реакция: они были угрюмы и обижены. Ненависть переполняла их сердце.
«Они или разбегутся, или разъярятся и примутся убивать без разбору. Надо держать их подальше от
