— Вперед! — сказал другу Плюмаж, увидев грозные искорки у него в глазах.
Так суровые монахи-трапписты117, встречаясь и расходясь, стоически напоминают друг другу: «Брат, придется умереть!»
— Ах, битый туз, вперед!
На ногу гасконца опустился чей-то тяжелый каблук, а нормандец снова покачнулся: кто-то сунул ему ножны от шпаги между ног.
— Вперед!
Но уши наших молодцов уже горели.
— Сокровище мое, — пробормотал задетый в четвертый раз Плюмаж, с жалостью глядя на Галунье, — кажется, я сейчас рассержусь, гром и молния!
Громко сопевший Галунье не ответил, но когда в атаку пошел Таранн, то действия опрометчивого финансиста были встречены звонкой пощечиной. Плюмаж испустил глубокий вздох облегчения: начал не он. Одним ударом кулака он послал Жиронна и ни в чем не повинного Ориоля на землю.
Завязалась стычка. Она была короткой, однако второй отряд под личным командованием Шаверни успел на мгновение скрыть Аврору от глаз ее стражей. Обратив в бегство нападавших, Плюмаж и Галунье огляделись. Розовое домино никуда не исчезло. Но это уже была Сидализа, честно зарабатывающая свою сотню пистолей.
Радуясь, что им удалось безнаказанно пустить в ход кулаки, Плюмаж и Галунье продолжали наблюдение, время от времени повторяя с победным видом:
— Вперед!
Тем временем сбитая с толку Аврора, не видя больше своих защитников, была вынуждена двигаться вместе с теми, кто стоял рядом с нею. Делая вид, что их несет с собой толпа, они незаметно подводили ее к купе деревьев, росших между прудом и поляной Дианы. В середине этой купы и помещался домик мэтра Лебреана.
Заросли деревьев были прорезаны узкими извилистыми тропинками, как в английских парках, которые начинали входить в моду. Толпа в саду двигалась широкими аллеями, а эти тропки были почти пустынны. Неподалеку от домика мэтра Лебреана среди деревьев стояла уединенная беседка. Туда-то повесы и увлекли несчастную Аврору.
Шаверни сдернул маску с лица. Аврора громко вскрикнула: она узнала в нем молодого человека из Мадрида.
На крик Авроры дверь домика отворилась. Высокий человек в маске, закутанный в просторное черное домино, появился на пороге. В руке у него была обнаженная шпага.
— Не пугайтесь, прелестная дама, — проговорил маленький маркиз, — эти господа и я — ваши преданные поклонники.
С этими словами он попытался обнять Аврору за талию; та принялась звать на помощь. Ей удалось крикнуть лишь один раз: Альбре, проскользнувший за спину девушки, зажал ей рот шелковым платком. Но и одного раза оказалось достаточно. Человек в черном домино переложил шпагу в левую руку, а правой схватил Шаверни за шиворот и отшвырнул шагов на десять. Такая же участь постигла и Альбре.
Мгновенно десять клинков вылетели из ножен. Снова переложив шпагу в левую руку, человек в домино двумя молниеносными ударами обезоружил стоявших спереди Жиронна и Носе. Видя это, Ориоль долго раздумывать не стал. Оправдывая возложенные на него надежды, новоиспеченный дворянин тут же пустился наутек с криком: «На помощь!» Монтобер и Шуази ринулись было в атаку, но первый мигом упал на колени, получив скользящий удар по уху, второму же не повезло больше: незнакомец раскроил ему лицо.
Тем временем на шум прибежали гвардейцы. Посрамленные искатели приключений успели разлететься в стороны, словно скворцы. Подле беседки гвардейцы не обнаружили ни души: человек в черном домино и девушка исчезли, как по волшебству, лишь в домике мэтра Лебреана стукнула дверь.
— Дьявольщина! — воскликнул Шаверни, отыскав в толпе Навайля. — Вот это потасовка! Нужно бы отыскать этого рубаку и поздравить его со столь твердой рукой.
Повесив головы, подошли Жиронн и Носе. Шуази стоял в сторонке, прижимая к щеке окровавленный платок, Монтобер изо всех сил старался спрятать покалеченное ухо. Остальным тоже досталось, хотя они и пытались это скрыть. Не пострадал только пузан Ориоль.
Вид у всех был весьма сконфуженный. Предприятие их окончилось крахом; каждый ломал голову над тем, кто таков этот лихой боец. Молодые люди прекрасно знали все парижские фехтовальные залы, которые уже не пользовались тем успехом, что в конце прошлого столетия: время было другое. Никто из известных им виртуозов клинка не был в состоянии обратить в бегство десяток противников, причем без особых усилий. Человек в черном домино даже не боялся запутаться в складках своей просторной одежды. Он сделал всего несколько удачных выпадов. Мастер есть мастер, что уж тут говорить!
Но это был человек, явно им незнакомый. Никто в фехтовальных залах, включая учителей и хозяев, не обладал столь блистательным искусством.
Недавно у них шел разговор об убитом в расцвете лет герцоге де Невере. Вот о ком помнят до сих пор в фехтовальных академиях: быстрый как мысль, стальные ноги, глаза рыси! Но он давно был мертв, а любой из собеседников мог поклясться, что черное домино вовсе не призрак.
Во времена де Невера был еще один человек, даже более искусный, чем сам герцог: офицер легкой кавалерии покойного короля Анри де Лагардер. Но какая в конце концов разница, как зовут посрамившего их рубаку? Ясно одно: на сей раз нашим повесам не повезло. Горбун победил их языком, а человек в черном домино — шпагой. Теперь предстояло взять двойной реванш.
— Балет! Балет!
— Вон его королевское высочество, а вон — принцессы!
— А там — господин Лоу! Сам господин Лоу вместе с посланником королевы Анны Английской милордом Стерзом!
— Да не толкайтесь вы, прах вас побери! Всем хватит
места!
— Пентюх! Наглец! Дубина!
И все прочее, истинная и неподдельная радость любых столпотворений: помятые бока, отдавленные ноги, полузадушенные женщины.
В глубине толпы послышались пронзительные крики. Давно известно, что низеньких женщин хлебом не корми, только дай затесаться в какую-нибудь давку. Им совершенно ничего не видно, они страдают невыразимо, но воздержаться от этой муки мученической не в силах.
— Господин Лоу! Смотрите, господин Лоу поднимается к регенту на помост!
— А вон та, в жемчужно-сером домино, — госпожа де Парабер.
— А та, в красновато-буром, — герцогиня де Фаларис.
— Ну и разрумянился же господин Лоу! Должно быть, неплохо пообедал.
— А его высочество регент бледен: наверное, плохие новости из Испании!
— Тише! Успокойтесь! Балет! Балет!
В разместившемся вокруг фонтана оркестре грянул аккорд — знаменитый первый удар смычка, лет пятнадцать или двадцать тому назад еще занимавший умы провинции.
Места для зрителей находились перед самым дворцом, так что люди сидели к нему спиной. Это напоминало холм, пестревший женскими нарядами. И вот, прямо напротив зрителей с помощью невидимого механизма медленно поплыл вверх занавес. Сцена очень натурально изображала луизианский пейзаж: девственные леса с гигантскими деревьями, вершины которых чуть ли не упирались в небо, обвитыми, словно змеями, лианами; прерии до самого горизонта, голубоватые горы и могучий золотой поток — Миссисипи, отец вод.
Берега ласкали взор нежной зеленью, которую так любили выписывать художники XVIII века. Чудные рощицы, навевавшие мысль о земном рае, соседствовали с замшелыми гротами, каких не погнушалась бы даже Калипсо118, ожидающая юного и холодного Телемака. Но никаких мифических персонажей там не было: их заменяло некое подобие местного колорита. Под тенистой листвой бродили индейские девушки в украшенных блестками набедренных повязках и в коронах из ярких перьев. Юные матери грациозно покачивали колыбельки с новорожденными, висящие на колышущихся от
