– Вы хотите ехать в Испанию?
– Да, монсеньор.
– Полгода назад я бы дал свое разрешение… да что там полгода – даже еще вчера… – произнес, поразмыслив, Филипп Орлеанский. – Но сегодня это невозможно!
Принцесса упала на колени.
– Уже десять дней, как у меня второй раз похитили дочь! – воскликнула она. – Ваше королевское высочество отлично знает об этом. Шевалье Анри де Лагардер, кто, как и я, жаждет вновь обрести Аврору, кто поклялся, что вернет мне ее, до сих пор не появился в Париже. Жизнь превратилась для меня в сплошную муку: если моя дочь жива, я найду ее; если она умерла, я хочу знать, где ее могила!
– Успокойтесь, сударыня, потерпите еще несколько дней. Сегодня я отправляю курьера в Мадрид; как только он вернется, вы все узнаете.
– Не пытайтесь удержать меня, монсеньор, я все равно отправлюсь в Испанию, пусть даже мне придется идти туда пешком. Кто лучше матери сможет разыскать дитя? Как я смогу поверить какому-то курьеру?
Неожиданно регента осенило.
– Даже если этим курьером будет господин де Шаверни? – спросил он.
– Я? – изумился маркиз.
– Именно вы, сударь. Насколько мне известно, вы не поддерживали отношений с двором в Со и не замешаны в интригах, испанского посланника.
– Я не имею чести знать его.
– Тем лучше для вас. Подобная честь могла бы дорого вам стоить.
Взгляд Филиппа Орлеанского упал на Навая.
– А вы, сударь, – спросил он, – вы знаете герцога Селамара?
– Мне знакомо это имя. И я получил распоряжение… Меня обязали в урочное время исполнить любой его приказ.
От такого заявления регент содрогнулся.
– И что же вам приказали? – осторожно спросил он.
– Прежде я должен был получить подтверждение распоряжения. Но я его не получил.
– А кто отдал это распоряжение? Господин де Гонзага, разумеется? Я подозревал, что он связан с заговорщиками… Не отпирайтесь! Ведь вы были одним из его приспешников?
– Да, монсеньор, был, это правда! Но времена изменились; сегодня принц Гонзага изгнан из Франции.
– Равно как и вы, – суровым тоном произнес регент. – И с вашей стороны было по меньшей мере неблагоразумно вернуться сюда, чтобы шпионить за принцессой… или за мной!
Навай гордо вскинул голову и посмотрел прямо в глаза регенту.
– Прошу простить мне мою дерзость, ваше высочество, но вы ошибаетесь, – проговорил он. – Я не собираюсь ни за кем шпионить; моя совесть и моя шпага чисты!
Честный и достойный ответ молодого человека произвел хорошее впечатление на регента. Несмотря на все свои пороки, Филипп Орлеанский был от природы добр и злопамятностью не отличался. Он спросил – на этот раз куда менее резко:
– Знаете ли вы, что грозит тому, кто в нарушение указа самовольно вернулся во Францию?
– Самое меньшее – Бастилия… самое худшее – топор палача! Я это знаю, монсеньор!
– Тогда почему вы здесь?
– Потому что когда ствол загнивает, от него начинают отпадать ветви. Никто не принуждал меня покинуть Гонзага, но я стыдился самого себя, стыдился содеянного мною на службе у принца. Совесть тоже может бунтовать; моя совесть давно искала подходящего повода и нашла его в приснопамятный день на кладбище Сен-Маглуар.
– Монсеньор, – сказал Шаверни, – сегодня утром Навай и я решили отдать свои шпаги в распоряжение господина де Лагардера, чтобы помочь ему вернуть мадемуазель де Невер.
– Что заставляет меня, – улыбнулся регент, – отпустить гвардейцев, которые ожидают в приемной, желая препроводить вашего друга в Бастилию?
– Верно, монсеньор, – в своей обычной непринужденной манере ответил Шаверни.
– Итак, я предаю забвению прошлые заблуждения господина де Навая; отныне он свободен, равно как и его совесть и его шпага… надеюсь, что он найдет им достойное применение.
– Это зависит от его королевского высочества и его ответа на нашу просьбу, – поторопился вставить маленький маркиз, словно не замечая прощального жеста регента. – Принцесса не позволяет нам отправиться на помощь шевалье, вернее, позволяет, но лишь с условием, что она сама будет нас сопровождать.
– Это правда, – сказала Аврора де Кейлюс. – Но без них я бы не отважилась на такой поступок, ибо за последнее время мне пришлось пережить слишком много потрясений. Эти благородные молодые люди, монсеньор, указали мне дорогу, и я должна отправиться по ней.
Регент долго думал, прежде чем ответить, а когда наконец заговорил, голос его звучал серьезно и торжественно.
