Поскольку веревка оборвалась, он был теперь свободен от власти правосудия и принадлежал братьям мира и милосердия. Так было записано в буллах и хартиях, обнародованных задолго до Карла V…
Гонзага и его присные в ярости покинули балкон – и на сей раз у них ничего не вышло.
Старейшина «Братства мира и милосердия», подойдя к Кокардасу, прикоснулся жезлом к его плечу:
– Брат, теперь ты с нами. Ты уплатил свой долг и отныне будешь жить на свободе, в почете и уважении.
Кокардас искал глазами палача, но тот исчез. Зато гасконец увидел, как Марикита, стоя неподалеку, улыбается ему, а Паспуаль плачет от радости.
К Кокардасу подошел аквадор со стаканом.
– Ну, голубь мой! – взревел гасконец с прежним пылом. – Ты что, отравить меня хочешь? Мне теперь нужно совсем другое лекарство!
– Выпейте-ка, – настаивал аквадор. Потом он наклонился и шепнул гасконцу на ухо: – Я Шаверни.
Он хотел добавить что-то еще, но милосердные братья тесно обступили нового члена своей конгрегации и приподняли его с деревянного настила, чтобы увести с площади под руки или унести. Маркизу пришлось отойти в сторону, и Кокардас не успел договориться с ним о встрече.
Колокола на Сен-Эстебан умолкли – и вдруг на площади послышался оглушительный треск: толпа крушила виселицу.
VII. КРАСНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Сьерра-де-Теруэль соединяется с хребтом Сьерра-Пенаго-лоза под тупым углом. Утес, находящийся в вершине этого угла, круто обрывается вниз, в долину. Неподалеку от этого места и вздымается Пенья дель Сид.
Конечно, Монтальбан, который виднеется за ней, выше и внушительнее, но таких гор немало. Скала же Пенья дель Сид необычна в своей дикости; она стоит, словно передовой страж, занявший свой пост по приказу самой природы, чтобы наблюдать за Арагоном и охранять Валенсию от опасностей с севера.
С незапамятных пор, как гнездо коршуна, лепился там к скалам замок: самые старые камни лежат в его стенах еще с римских времен. Сарацинская башня, что возвышалась над ним до начала прошлого столетия, была возведена по велению мавританского владетеля Сарагосы мавра Абу-Джафар-Ахмеда. Кровь лилась по ее стенам потоками – нет в башне ни одной глыбы, на которую она не брызнула хотя бы раз. В главном дворе замка еще и теперь показывают отверстие цистерны, куда в 1450 году вперемешку бросали живых и убитых – женщин, детей, воинов, самого хозяина замка…
Никто с тех пор не смел поднять плиту, закрывающую эту груду костей.
Множество легенд окутывало этот оплот мавров – и покуда стояла проклятая башня, каждый христианин, завидев ее силуэт, трижды осенял себя крестным знамением. Назло векам и людям долго высилась она посреди католической страны как символ мощи ислама.
Ко времени действия нашего повествования часть укреплений и зданий уже обрушилась; их обломки лежали в долине. Незыблемой оставалась лишь башня – и те покои, что примыкали к ее гранитным стенам. В башне же было немало просторных комнат. И они не пустовали.
Да, уже два года там жил неизвестный старец – человеческая руина в руинах времени…
Никто не помешал ему поселиться здесь – ведь никто не стремился предъявить своих прав на это мрачное жилище. Но говорили, будто он продал душу дьяволу и когда-нибудь сгинет в серном пламени вместе с замком…
Никто не знал, откуда он; у него не было ни родных, ни друзей; он никогда ни с кем не разговаривал и никому не назвал даже своего имени. Все его сторонились и никому не было до него никакого дела.
Иногда его худую фигуру замечали на стене замка, иногда видели, как он поднимается на вершину башни и часами сидит, глядя на звезды. Все думали, что в это время он занимается ворожбой, – и старались не попадаться ему на глаза.
Никто не знал, как и на что он живет; никто никогда не видел, чтобы кто-то приходил к нему в развалины. Лишь иногда, редкими лунными вечерами рядом с ним появлялась девушка-цыганка, но никто не имел представления, как она туда пробирается и куда потом исчезает.
Старик и девушка размахивали руками, указывали на созвездия, поворачивались то на запад, то на восток…
Все добрые женщины были убеждены, что цыганка колдунья. Не дай Бог повстречаться с ней!
Разные слухи ходили про старика с девочкой: говорили о тайных оргиях, о яде, о немыслимых чародействах. Кто бы ни умер в округе – хоть курица, хоть коза, – всегда обвиняли отшельника с Пенья дель Сид.
Долго так продолжаться не могло. Однажды женщины заставили своих мужей отправиться к башне и выгнать старого орла из горного гнезда.
Увидев толпу, старик ничуть не испугался. Долго крестьяне колотили в трухлявую дверь рукоятками кинжалов, кулаками и ногами. Наконец перед ними предстал безоружный седовласый старец горделивой и благородной наружности.
Он указал рукой на их деревни и сказал:
– Разойдитесь по домам и не беспокойте человека, живущего славой своих прошлых дел и тоской по разбитой жизни. Уходите отсюда!
Чтобы подать пример, он сам повернулся к ним спиной и, не закрывая двери, спокойно поднялся к себе. Никто из охотников, вознамерившихся было поймать старого орла, не посмел переступить порога. Смущенные, даже пристыженные вернулись они домой. Любопытные женщины забросали их вопросами. Старший из мужчин ответил за всех:
– Оставьте этого человека в покое. Забудем о нем.
