Старец из развалин, против которого замышлялась эта маленькая неудачная экспедиция, был испанским грандом и звался доном Педро Гомес-и-Карвахал де Валедира. По женской линии он происходил от Ибн-Ахмара – Красного человека, который был халифом в Андалусии около 1240 года.
Где только не воевал дон Педро! На его теле было больше шрамов, чем он прожил лет.
Шпага его была одной из самых грозных в Испании; не менее острым был и его язык. Однажды за неосторожное слово Альберони изгнал из Мадрида этого человека, никогда не гнувшего спины перед сильными мира сего. Министр конфисковал его земли, лишил всего имущества, попытался даже опорочить его имя и поставить под сомнение его славу.
Но дон Педро сохранил уважение равных себе – и с высоко поднятой головой удалился в изгнание, обосновавшись на единственном клочке земли, который у него позабыли отнять, – в развалинах Пенья дель Сид.
Девушка, навещавшая его, была его дочерью, плодом любви к одной цыганке из Шотландии. Малышка долго странствовала вместе с матерью, пока та не уснула вечным сном в гроте близ кратера горы Баладрон. В наследство дочери она оставила свою красоту, свое золотое колечко и свою тайну – имя отца де вушки.
Эта девушка была Марикитой. Той самой Марикитой, что держала факел в ущелье Панкорбо; той, что потом всю неделю провела вместе с Лагардером; той, которую Шаверни повстречал по дороге из Сеговии.
Пока ее отец был богат и почти всесилен, она не спешила встретиться с ним – ей было довольно восторгаться им издали. Но, узнав, что он впал в немилость и живет в нищете, она разыскала его и, показав материнское колечко, открыла свою тайну.
Оба не колебались ни минуты: отец раскрыл объятия, дочь прижалась к его груди.
С тех пор она постоянно навещала отца, согревая его старость дочерней лаской. Она позаботилась о том, чтобы одна старуха из Монтальбана, знававшая ее мать, доставляла отшельнику пищу и все необходимое.
Только две эти женщины и ходили в замок: одна приносила нежность и радость, другая помогала дону Педро выжить. Он щедро расплачивался со старухой, не жалея тех грошей, которые ему удалось сохранить, девочке же дарил поцелуи, полные отцовской любви и ласки. Он был почти что счастлив в своем уединении!
В этот раз Марикита опаздывала на двое суток. Старик очень беспокоился. По десять раз на дню выходил на стену посмотреть, не идет ли она по дороге, а вечерами каждые четверть часа спускался по узкой лестнице к задней двери башни. Ему казалось, что его нетерпение должно ускорить появление цыганочки.
Заложив руки за спину и вперив взор в пространство, он часами расхаживал по замку и размышлял: «Отчего она не хочет жить со мной? Того, что я привез сюда из своего дворца, хватит нам с лихвой… А как нам было бы хорошо вдвоем! Мы смотрели бы на звезды! Она открыла бы мне древние тайны, ведомые одним цыганам, а я рассказал бы ей о людской неблагодарности, о суетном ничтожестве мира… Но нет! Жизнь для нее – это свобода, солнце, простор… а возможно – и любовь? Здесь же – гробница, где поблекнет рубин ее уст, погаснет блеск очей, остынет благородная кровь Красного человека, что течет в ее жилах. Моя клетка мрачна и печальна – не умрет ли в ней моя птичка раньше меня самого? Она сильна, отважна, чиста; она родилась свободной, как мотылек. Пускай же порхает, где ей нравится, – я не имею права замуровать ее в своем склепе. Я мечтаю лишь об одном – чтобы в мой последний час она закрыла мне глаза!»
Раздумья дона Педро де Валедира были прерваны резким стуком в дубовую дверь, которая выходила в долину.
Это, безусловно, была не Марикита. И не старая Кончита. Обе они пользовались только дверью в башне.
Своим обычным ровным шагом дон Педро невозмутимо спустился к двери. Незнакомый дворянин снял шляпу и низко поклонился ему.
– Кому принадлежит этот замок? – спросил пришелец.
– Я владелец сих развалин, сеньор, – отвечал испанец. – И если вам угодно немного передохнуть – здесь вы найдете приют, но стол, не скрою, будет скуден.
Гость и хозяин обменялись взглядами; один глядел открыто и честно, другой испытующе и лукаво.
– Благодарю вас, – сказал незнакомец. – Мне нужно поговорить с вами. Не хотите ли вы продать свое поместье? Я, заплачу за него двойную цену.
– Ни за что, – отвечал хозяин. – Мое старое тело подобно сим древним камням – и исчезнет вместе с ними: башня обрушится и похоронит мои кости.
– Какая же сумма вас устроит?
– Отвергну любую. Я готов принять вас здесь в качестве гостя, – но и только. С кем, впрочем, имею честь говорить?
– Моя фамилия де Пейроль, я интендант принца Филиппа Гонзага, герцога Мантуанского.
Испанец напряг память.
– Мне известно это имя, – наконец сказал он, – но с тем, кто его носит, я незнаком. Однако ему не подобает жить в столь убогом доме – для чего же он желает приобрести его?
– Не для себя…
– Объяснитесь, сударь.
– Принц намерен поселить здесь на некоторое время двух молодых особ. Одна из них, та, которой он покровительствует, тяжело больна. Ей необходим полный покой и уединение. На постоялом дворе в соседней деревне ничего этого нет, а нам пришлось ее там оставить – так она плоха. Короче говоря, речь идет о жизни девушки!
