большинство это чувство и испытывает, но есть и такие, кто пытается доказать недоказуемое, а именно: если татарская культура — это культура татар, а ингушская — ингушей и в ней инородцам, в том числе и русским, делать нечего, то русская культура — это уже культура не русских, а. русскоязычных, где каждый говорящий на русском языке вправе самоутверждаться, невзирая на историю, традиции, каноны, задачи русского искусства. И хотя понятно, что попытка заменить русских на русскоязычных — это «покушение с негодными средствами», тем не менее некоторые не оставляют надежды вытолкнуть нас из нашей же культуры, нашей литературы, заменить русских классиков на русскоязычных подмастерьев средней руки из числа малых народов, навязать нам чужие идеалы, чужие ценности, чужие правила (сравните школьные хрестоматии по литературе конца 70–х годов с современными, и вы убедитесь).
Свежую кровь в русской литературе, как и в любой другой, нужно только приветствовать, но при одном условии: эти новые люди, не русские по крови, должны идти в этот храм служить, а не самоутверждаться богохульствованием. В другое время можно было бы радоваться, что русский язык объединяет миллионы инородцев, в том числе и живущих за пределами СНГ, однако ряд обстоятельств омрачает такое благодушное настроение. Русский язык каким-то диким образом превращается в оружие против нас самих. Как говорится: «Нашим салом и нам по мусалам». Казалось бы, для чего создаются международные организации русскоговорящих, проживающих за рубежом, евреев? Ну, если ты еврей, отряхнувший с ног прах нелюбимой тобой России, ну и будь евреем, изучи свой иврит, думай на нем, твори, общайся на нем с Богом, возвращайся к своим корням. Так нет же. Не хотят. С Богом, да, они заключают очередной договор на иврите, претензии к нему предъявляют на иврите. А создать на нем что-нибудь стоящее не могут. Беден язык, убог. Вот и стремятся они, оттолкнув нас, стать наследными владельцами русского языка. Если раньше инородец, занимавшийся творческой деятельностью в России, считал за честь быть по форме и содержанию русским писателем (Гоголь), русским поэтом (Мандельштам), русским художником (Айвазовский), русским музыкантом (Рубинштейн), русским ювелиром (Фаберже), привнося свою лепту в сокровищницу русского искусства, то теперь, став русскоязычными, инородцы наперебой стремятся очернить все русское с позиции абхазца (Искандер), грузина (Сванидзе), украинца (Доренко), одессита (Жванецкий), еврея (Войнович), латыша (Лацис) и легиона других безродных и бесплодных интернационалистов. Они даже не хотят состоять с русскими патриотами в одних творческих союзах, создают свои альтернативные «апрели» и союзы русскоязычных писателей.
Почему бы это? Казалось бы, не нравятся вам русские, то и не живите вместе с нами, среди нас. Сейчас в России никто и никого не держит, уехало же за годы «независимости» в дальнее зарубежье более 900 тысяч немцев, евреев и востребованных русских специалистов. Не хотите. А не хотите потому, что там вы уже никому не нужны со своим товаром, как стали не нужны там коротичи и познеры. Но вы привыкли быть на слуху, привыкли к тому, что ваш товар был какое-то время сверхвостребованным. Вы уже научились его делать, есть даже «складские запасы», а тут какие-то патриоты, националисты, по неожиданной случайности поддержанные Кремлем. А за предлагаемый вами товар, смотришь, скоро и в морду давать будут. Впрочем, какое им дело до Кремля, до Государственной думы, когда в редакциях и издательствах, на радио и телевидении сидят свои люди, ЧУВАКи (Человек, Уважающий Высокую Американскую Культуру — космополитическое движение 1950–1960–х годов), близкие по духу и крови, превратившие эти храмы творчества в «шарашки» и ремесленные мастерские, живущие по законам дикого рынка. Им же выживать нужно, вот и придумали они совместными усилиями конструкцию, в которой телега оказалась впереди лошади. Теперь уже не искусство принадлежит народу, теперь не искусство для народа, а народ для искусства. Теперь уже не спрос порождает предложение, а предложение — спрос. Как это сделать? Либо товар конкурента опорочить, а то и вовсе лавку его спалить, либо в свой товар добавить изюминку. Гениальности-то при таком потоке и не нужно вовсе, а вот «клубнички», «красненького», похабщины, дворовой и лагерной экзотики, ритмичного зомбирования — вот этого сколько угодно, этого у нас навалом.
Таким образом, русский язык стал одновременно и яблоком раздора, и полем битвы, и оружием сражающихся сторон.
Говорят, что мат на Руси появился во времена татаро— монгольского ига. Так они, дети степей, выражали к русским свое пренебрежение, причем на нашем же языке, чтобы нам было обиднее. Мы потерпели, потерпели, а потом их, татар, под себя подмяли.
Много бранных слов в наш адрес было сказано и в Средние века. Говорилось это по-русски, но с большим-большим акцентом, сразу было ясно, что ругает нас немец или француз, что как-то смягчало обиду — ну чего возьмешь с иностранца?
На чисто русском языке, подводя научное обоснование, нас начали ругать с приходом к власти Коминтерна, выступавшего почему-то от имени рабочих и крестьян всего мира.
Поражение царизма и Временного правительства под ударами российских оппозиционных партий подавалось как поражение России, поражение русских. Впрочем, как и во всех последующих событиях, нас либо побеждали (раскулачивание, культурная революция, обезбоживание), либо делали «козлами отпущения» за голод и задержку наступления того светлого будущего, которое нам обещали в «начале пути», либо — тягловым скотом (Гражданская война, коллективизация, индустриализация). Но потом (в 1935–1938 гг.) они поняли, что нельзя резать «курицу, несущую золотые яйца». Ей, этой «курице» — русскому народу, предстояло снести такое «яйцо», которое никому другому не было по силам, а именно: взвалить на себя основную тяжесть в борьбе с фашизмом.
Потом почти полвека нас никто по-крупному не обижал, пока утративший былую форму коммунистический интернационал и новая общность, советский народ, не были побеждены интернационалом кухонных мыслителей-заговорщиков. По странной логике победителей, это событие было вновь расценено как очередная победа над русскими, и «пошла писать губерния». Не то что хуже русских никого нет, а и нации-то такой нет. Мы со своей землей и всем, что в ней находится, со своими городами и сельскохозяйственными угодьями, со своими заводами и электростанциями, со своим языком и искусством — просто «имя прилагательное к ничейной территории, которую кинули на шарап»: хватай кто сколько может. А там уже с мешками рыженькие и чернявенькие стоят: кто раньше в райкоме комсомола комиссарил, кто цветами торговал, кто всю жизнь на народной шее сидел, получая образование и вымучивая диссертации.
Заводы, шахты, скважины, дворцы, корабли, плантации оставим в покое — вчера они были общими, сегодня принадлежат жулику или спекулянту, а завтра. завтра и посмотрим.
Вопрос — в общественном сознании 120–миллионного русского населения России, проблема — в проводимых экспериментах над его душой. Наша беда в том, что мы под воздействием русскоязычных русофобов, особо не задумываясь, очень легко соглашаемся с тем, что нам, русским, нечем гордиться, что мы ничего сами не создали и создать не можем, что мы не великая нация, а помесь крокодила с носорогом, что нашей культуре далеко не то что до французской и американской (оказывается, есть и такая), но даже и до культуры наших малых народов, что язык наш беднее английского (а это уже совершенно не соответствует действительности), грубее европейских (старая песня российских англоманов и французоманов XVIII–XIX веков, считавших русский язык языком простолюдинов). Мы оказались чуть ли не единственным коренным народом в России, безразлично отказавшимся от права на свою национальность, от права официально именоваться «русскими». Наблюдая, как коверкают, засоряют, опошляют наш язык, поневоле начинаешь преклоняться перед французскими законодателями, принявшими закон о защите своего языка. Послушаешь, как говорят дикторы радио и телевидения, и хочется пожалеть их школьных учителей и заткнуть уши своим детям, чтобы они не слышали их чужеродного произношения. Когда читаешь новые прожекты «совершенствования» русского языка (вплоть до перехода на латиницу), возникает жгучее желание начать кампанию по лишению их авторов научных званий, степеней и запрещению преподавательской работы. Знакомясь с прессой и новомодными книгами, телепередачами и кинофильмами, начинаешь жалеть об отсутствии цензуры. Посмотрите на национальный состав творческих союзов России, авторов учебников русского языка и хрестоматий по литературе, руководителей газет и журналов, радиостанций и телеканалов! В душе поднимается белая зависть к евреям, которые обеспечили стопроцентную иудаизацию этих профессий не только у себя на исторической родине, но и в России — они создают свою национальную систему воспитания (детские сады, школы, гимназии, лицеи, высшие учебные заведения), они ограждают своих детей от влияния идеологии других народов для того, чтобы выпустить их в самостоятельную жизнь не безродными интернационалистами, а правоверными евреями, готовыми к
