чтобы посмотреть в лицо своей гувернантке. Она опускает подзорную трубу; щелкнув хорошо смазанным инструментом, складывает цилиндры металлического кожуха один в другой. — Нам ничего не придется делать, мы будем только смотреть.
Конфетка наклоняется, чтобы заново завязать ленту ее шляпки, надеясь, что нежность ее прикосновения к Софи заверит девочку, что той нужно лишь подать знак — малюсенький знак — и мисс Конфетт тотчас проявит всю любовь и сострадание, необходимые ребенку. Однако нежнейшее завязывание ленты ни о чем не говорит — только бант получается слишком свободным, будто Конфеткины пальцы чересчур неловки и слабы, чтобы как следует одеть дитя.
— Как печально начинается год, — вздыхает Конфетка, но Софи не берет наживку.
— Да, мисс, — говорит она уважительно.
Яма, имеющая четыре фута в ширину и шесть в длину, вырыта в темной, влажной земле; вокруг этой аккуратной дыры толпятся знакомые Агнес Рэкхэм. Они стоят плечом к плечу или почти так — ибо между телами остается пристойное расстояние. Доктор Крейн стоит в головах могилы и вещает своим трубным голосом. Он уже прочитал длинную проповедь в церкви, но, похоже, собирается повторить ее на благо тех, кто присоединился к проводам миссис Рэкхэм на этой стадии.
Узенький, маленький гробик, обернутый черным бархатом и убранный гирляндами белых цветов, доставили к могиле помощники гробовщика, и теперь он лежит на земле в ожидании сигнала пастора. Ожидание окружает гроб, будто в любую минуту он может с треском раскрыться и выпустить из своего нутра живого человека — или продемонстрировать совсем другого покойника, или даже извергнуть из себя кучу картошки. Жуткие фантазии такого рода обуревают немало собравшихся на кладбище — не только тех двоих, у кого есть причины сомневаться, что в гробу находится Агнес Рэкхэм.
(«Это была она? Ты уверен?» — спросила Конфетка Уильяма, как только он вернулся из морга.
«Я… да… я ув-верен», — ответил он.
У него остекленевшие глаза, в бороде поблескивают капли пота. «Настолько ув-верен… насколько м-могу».
«Что на ней было надето?» Господи, только не поношенное темно-синее платье с передом в виде фартучка, и не голубенькая накидка… «О-она б-была голая…» «Ее что, нашли голой?»
«Боже Всемогущий, т-ты что, д-думаешь я з-задал бы такой в-вопрос? Ах, если б-бы ты в-видела, что я у-увидел сегодня!» «Что ты видел, Уильям? Что ты видел?»
Но он лишь передернулся и крепко зажмурил глаза, предоставляя Конфетке вообразить состояние трупа Агнес.
«Боже мой, об одном молюсь — чтобы это был конец!»
Она шагнула вперед и обняла его, вдыхая омерзительный запах, которым пропиталась его одежда. Она гладила его по липкой от пота спине, бормотала в ухо успокоительные слова: да, да, это уже конец, это была Агнес, ему показали труп Агнес, тысячи людей тонут каждый год, больше народу гибнет в воде, чем по любой другой причине, всего неделю назад об этом писали в газетах, и ты вспомни, какая была погода в ту ночь, когда убежала Агнес, и как она была слаба.
Конфетка говорила, не переставая, пока не затихли его рыдания и содрогания, пока он не успокоился.)
Теперь он стоит, прямой и внушительный: восковая фигура у разверстой могилы, лицо — мгновенно узнаваемая эмблема «Парфюмерного дела Рэкхэма» — высится над темным столбом траурного костюма. Кровоподтеки замаскированы слоем рэкхэмовской косметики, умело наложенной руками Конфетки; правая рука, единственная часть тела, которую запрещают закрывать строгие правила приличия, облачена в свободную черную варежку и висит на черной перевязи. Голова под тесной окружностью шляпы болезненно пульсирует в скорбном ритме.
В отличие от похорон Генри, которые проходили под дождем, погребение Агнес погода благословила ясным небом, негреющим солнцем и умеренным ветерком. Две птицы щебечут в голых ветвях, обсуждая ход зимы и возможности дожить до весны. Собравшиеся у могилы их не интересуют: пусть даже это неспокойное скопище черных тварей своим внимательным и голодным видом напоминает ворон, они толкутся в неподходящем месте, глупые создания, — здесь нет ни крошки пищи.
Но все же — из чистого любопытства, — кто сегодня пришел? Что за представители рода человеческого проделали этот путь от своих уютных гнезд, чтобы посмотреть, как предают земле Агнес Рэкхэм?
Конечно же, лорд Ануин, хотя никому неведомо, что бы он сделал, будь он не на отдыхе в Англии, а в более привычных для него местностях Италии или Туниса. Тем не менее, он здесь, как и его красавица- жена, хотя, к сожалению, она и миссис Рэкхэм никогда не встречались.
Генри Калдер Рэкхэм — глава рода со стороны Уильяма; правда, он выглядит менее значительным, нежели отчим Агнес, но для своего возраста совсем неплох. Бедняга: надежда иметь внука становилась все призрачнее по мере того, как он старел. Сначала у него были два сына: один решил быть холостяком- священнослужителем, второй — холостяком-распутником; потом один сын умер, а второй женился на женщине, которая хоть и родила, но не сына, а теперь больше нет и ее. Как же ему не казаться мрачным?
Кто еще пришел на похорона? Леди Бриджлоу и множество прочих леди из окружения Агнес, в том числе миссис Канэм, миссис Баттерслей, миссис Амфлетт, миссис Максвелл, миссис Фитцхью, миссис Гуч, миссис Марр — а кто это там, миссис Эбернети? Боже, надо бы знать. Похоже, что она, но разве миссис Эбернети не переселилась в Индию? Все эти маленькие тайны можно будет прояснить только после похорон.
А этот ребенок? Что за ребенок стоит впереди этого чучела, этой гувернантки, бледной как смерть? Это Софи Рэкхэм? Некоторые из собравшихся сегодня дам знали, что у миссис Рэкхэм есть дочь, другие не были извещены. Они с любопытством смотрят на маленькую девочку, отмечая, что по строению лица она в отца, но глаза у нее мамины.
Какие любопытные похороны! Так много женщин и почти нет мужчин! Что, у миссис Рэкхэм не было родни мужского пола? Братьев, кузенов, племянников? «Видимо, нет. Говорят, есть дядья, но они… Понимаете, они католики, и не из приличных, здравомыслящих католиков, а скорее… фанатики, что ли».
А что доктор Керлью, который пользовал миссис Рэкхэм? Можно бы предположить, что он будет на похоронах, правда? Ах, он в Антверпене, высказывает свое мнение на семинаре по микседеме. Вон его дочь, миссис Эммелин Фокс: стоит так неприметно в конце толпы. Еще одна вдова! Господи, вам приходилось раньше бывать на похоронах с таким количеством вдов и вдовцов?! Даже леди Ануин, вы знаете, она ведь не первая леди Ануин — нет, даже мать Агнес Рэкхэм была не первой — там была совсем другая, третья, то есть, на самом деле, первая леди Ануин, которая умерла чуть не сразу после замужества, а потом, буквально через пару недель, лорд Ануин встречает Вайолет Пиготт, а она, знаете ли, тоже вдова — вы не потеряли нить? История на самом деле вполне скандальная, ее лучше не вытаскивать на свет Божий, особенно в печальных обстоятельствах, которые сегодня нас всех сюда привели, в обстоятельствах, совершенно неподобающих для сплетен, а, кроме того, Вайолет Пиготт начала вертеть зонтиком перед лордом Ануином, когда еще не остыло тело его бедной жены, и кто знает, способен ли мужчина, только что овдовевший и потерявший голову от горя, принимать разумные решения?
Но все это в прошлом, не будем больше говорить об этом — тем более что никто из нас не знаком со всеми фактами, даже миссис Фитцхью всего не знает, а вот ее старшая сестра близко знала первую леди Ануин. Вон она, в боа из черных перьев; она непременно будет у миссис Барр завтра после полудня; у миссис Барр неофициальный прием, только для дам.
Да, так о чем мы говорили? Ах да, миссис Фокс. Она хорошо выглядит, правда? Еще полгода назад были все основания полагать, что ее больше не увидят на похоронах — разве что на ее собственных. И вот, пожалуйста, она здесь, что доказывает — Наперед никто ничего не знает. А что, миссис Рэкхэм и она были так хорошо знакомы? Как помнится, их никогда не видели вместе на людях. Может быть, она здесь как представительница своего отца? Вид у нее скорбный, но в то же время — как-то неловко говорить — несколько неодобрительный. Она ведь убежденная сторонница кремации, вы знали об этом? Доктор Крейн терпеть ее не может; во время одной из его проповедей она поднялась на ноги и сказала: «Прошу прощения, сэр, но то, что вы говорите, — неправда!» Вообразите! Жаль, меня там не случилось…
