— Опиум одновременно ласков и безжалостен. Почти как любовь.
Она снова поцеловала его и сказала:
— Если к нему привыкнешь, бросить его очень трудно.
Лоан подняла голову.
— Не я выбрала эту татуировку. Опиум — это любовь, которую не выбирают.
Стоу спросил:
— Кто такой Лю Чэн?
Она с грустью взглянула на него.
— Вы из-за этого пришли?
— Нет. Я пришел ради вас. Но мне необходимо знать, что собой являет человек, который был вашим мужем.
Лоан поправила выбившуюся прядь волос и сказала:
— Лю Чэн — тот самый человек, которому я обязана… этим цветком опиумного мака. Да, я ушла от него, это правда. Но он все равно остается моим мужем. И никогда не перестанет им быть.
— Я вас не понимаю.
— В Китае с женщиной можно развестись. С мужчиной — нет. Таков закон, и с этим ничего не поделаешь. Лю Чэн — человек могущественный. А могущественного человека, как он, так просто не бросают.
— Ван тоже могущественный человек. И он может взять под свою защиту.
Лоан взглянула на Стоу и рассмеялась.
— Ван ничто в сравнении с Лю Чэном. Лю Чэн — это наивысшее могущество. Ничто и никто не смеет ему противиться. Он неизменно колеблется между мраком и светом. Между безобразным и прекрасным.
— Как вы познакомились с ним?
Какое-то мгновение Лоан словно бы пребывала в нерешительности, но все-таки ответила:
— Я была еще ребенком, а Лю Чэн был уже властелином чая. Мой отец работал на него, и после его смерти Лю Чэн покровительствовал мне. Много лет у меня не было никаких причин жаловаться на него, но видела я его очень редко. Он непрерывно плавал вверх и вниз по Зеленой реке, подобно государю, объезжающему свои владения. То был человек настолько почитаемый, настолько могущественный, что все трепетали от одного звука его имени. Он умел быть щедрым со своими людьми, когда те выказывали беспримерную отвагу, но и крайне жестоким и беспощадным, стоило кому-нибудь из них совершить малейшую оплошность. Он мог осыпать человека золотом, но мог и отрубить ему голову. Я поистине думаю, что он желал быть подобным некоему божеству.
— И вам он казался именно таким, да?
— Да. До того дня, когда я узнала, что он предназначил меня себе в жены. И что он готовит нашу свадьбу.
Неожиданно Лоан содрогнулась и умолкла.
— А что произошло в тот день?
— Я плакала. Но ничего сделать не могла. Свадьба состоялась. То было великолепное празднество. Я стала женой Лю Чэна. И была ею всего один год. На следующий день после годовщины нашей свадьбы я убежала. Я покинула горы и укрылась здесь, в Хучжоу.
— Как он на это прореагировал?
— Впервые кто-то осмелился в чем-то отказать ему. Он пришел в безумную ярость. С той поры я в опасности. И я знаю, что когда-нибудь он придет за мной.
Чарльз Стоу собирался что-то сказать, но она опередила его:
— Разумеется, если он умрет, я стану свободной. Но никто не способен убить Лю Чэна. Никто!
— Но он же не невидимка.
— Нет. Он невидимка. Никто ни разу не видел его.
— Но вы ведь могли бы узнать его и…
Лоан опустила глаза и со вздохом ответила:
— Вы заблуждаетесь. Я никогда не видела его лица.
Чарльз Стоу недоверчиво пробормотал:
— Но как это могло быть?
— Так было. Он всегда представал передо мной с лицом, закрытым покрывалом. Ночью он приходил ко мне на ложе в полной темноте, а уходил до рассвета.
— Невероятно!
Лоан поднесла к его губам палец.
— Я слишком много вам рассказала. И теперь прошу вас удалиться.
У Чарльза Стоу на устах были тысячи вопросов, но задал он один-единственный:
— Когда я снова увижу вас?
Чарльз Стоу вернулся в дом Вана. Китаец ждал его, сидя на циновке.
— Она открыла вам свое имя?
— Она сказала, что ее зовут Лоан.
— У нее есть и другое имя.
— Какое?
— Я не могу вам его назвать. Это имя, которое в Китае не произносят. Считайте, что ее зовут Лоан. Вы что-то хотели у меня спросить?
Англичанин решил не углубляться в эту новую тайну.
— Вы ведь защищаете эту женщину от гнева Лю Чэна?
Ван улыбнулся.
— Нет. Против гнева такого человека я бессилен. Когда он мне прикажет, я доставлю ее к нему. Но думаю, он ждет, чтобы она вернулась по собственной воле. Тогда он не потеряет передо мной лицо. И в конце концов она подчинится ему, я в этом уверен.
— А ее татуировка, цветок опиумного мака, что он на самом деле означает?
Ван ответил не сразу. Сперва он взял фарфоровую чашку, на которой был изображен зеленый дракон, потом неспешно, вслушиваясь в музыку льющейся воды, наполнил ее из чайника изысканнейшим, драгоценнейшим чаем и только после этого ответил.
— Это означает, что она принадлежит Лю Чэну. Красивая татуировка, не правда ли? Вы были бы не прочь сделать такую же?
Чарльзу Стоу стало не по себе. Но он овладел собой, принял чашку, которую протянул ему Ван, отпил глоток и сказал:
— Я сюда приехал, потому что люблю чай, а вовсе не затем, чтобы становиться чьей бы то ни было собственностью.
Довольно долго Ван сохранял невозмутимое молчание. Потом встал, повернулся, спустил халат и продемонстрировал свое плечо, на котором была точно такая же татуировку, как у Лоан.
— То же самое говорил себе и я, прежде чем начал работать на Лю Чэна.
Чарльз Стоу больше не заводил разговоров с Ваном ни о Лоан, ни о тайне, окутывавшей этого загадочного Лю Чэна. Китаец тоже не затрагивал эту тему. То был словно молчаливый договор, общая тайна, ожог, который уже не ощущаешь, но память о котором остается записанной на коже.
И все же однажды, когда англичанин сидел в задумчивости у нефритового фонтана, Ван обратился к нему с такими словами:
— Не думайте о Лоан, не надо.
— Как вы догадались, что я о ней думаю?
Китаец усмехнулся.
— По вашему лицу можно читать как в раскрытой книге.
По телу Чарльза Стоу пробежала дрожь, столь же неуловимая, как трепет листьев чайных кустов под утренним ветерком.
