Суверенность чувств вступила в борьбу с природой. Его не будет в живых, когда она едва войдет в зрелый возраст. Поль был весь во власти чувства, сбит с толку, счастлив, помолодел: и все это одновременно. Может, благодаря приливу жизненных сил в нем Пенелопа и испытывала при общении с ним духовное родство. Словом, возраст — не помеха тем, у кого общие взгляды.
Все закрутилось, вспыхнуло как-то вдруг, словно в конце концов тела насильно вмешались в царившую меж ними духовную гармонию. Это случилось однажды вечером по выходе из театра: она почувствовала, как в долю секунды переменился тон их взаимоотношений. Поль не был прежним: влечение, мужское начало давали о себе знать Он, как обычно, шел рядом с ней, но в этот вечер как-то особенно близко. Она была ошеломлена. Откуда-то взялось ощущение, что некая сила толкает его к ней, словно он хочет поймать ее. Она прибавила шагу. Выглядело это так, будто она убегает. Он наговорил ей кучу комплиментов, которых раньше она от него не слышала. Ее даже обидело, что ей отведена роль женщины, за которой ухаживают. И все же что-то в ней помимо воли дрогнуло. Время, истекшее с юности, восстановило чистоту слов и поступков.
Письма его изменились. Он не выдавал своих чувств, но они все равно читались меж строк. Душевного покоя как не бывало. Все это было так непонятно. Как она проглядела перемену? Они с самого начала понимали друг друга без слов; ей была памятна первая встреча: шел дождь, это произошло в кафе, он долго держал ее за руку в метро перед тем, как расстаться. Тогда ее охватило чувство, что она встретилась с чем-то настоящим. Постепенно он буквально очаровал ее. «Словом, раз я не заметила, как все произошло, значит, не хотела», — подумала она. Она уже существовала в этой любви, не признаваясь себе в ней… Рождающееся чувство так ранимо. Она просто не мешала этой привязанности расти. Написала ему о том, что у родственных душ не может быть возраста, что прежде она этого не знала, но отныне будет помнить об этом. Он обнял ее и долго не отпускал, они были похожи на юнцов, не желающих расходиться по домам! Это было по выходе из кинотеатра. Побывать в кинотеатре ни к чему не обязывало, но Поль принадлежал к другому поколению и сделал ей предложение.
Пенелопа Лепентр повязала плечи золотистым шарфом и так, в двойном сиянии — ткани и внутренней радости — отправилась в клуб на вечеринку.
II ВСТРЕЧА
I
Он открыл ее для себя перед шеренгой вешалок в детском саду. Произошло нечто из ряда вон выходящее. В толпе детей, среди их утреннего чириканья мужчина похитил женщину — без слов, приманив ее с помощью взгляда.
Они делали то же, что и все другие родители: приседали на корточки перед своим ребенком, расстегивали ему пальто, кофту, затем выпрямлялись, чтобы дернуть за рукав, стащить верхнюю одежду и повесить все на крючок с фотографией сына или дочки, в которых текла их кровь и которые носили их имена, затем прижимали ребенка к себе, брали его за руку, вели в класс, следили, чтобы он поздоровался с педагогом, сел на свое место, еще раз напоследок его целовали и уходили, помахав на прощание. Он увидел ее в ту минуту, когда вешал детские вещи.
На Полине Арну было длинное красное пальто, приталенное, расширяющееся книзу, с двумя рядами позолоченных пуговиц, как на старинных военных мундирах. Жиль Андре был поглощен своей дочкой, стоя перед ней на коленях. И тут в поле его зрения попало цветное пятно. Тонкие щиколотки ног в лодочках в ореоле красной ткани Красивые женские ноги в прозрачных чулках — сперва он увидел только это. Затем поднял глаза, чтобы понять, кому они принадлежат. А дальше произошло нечто необъяснимое: он словно перенесся в некий сон — светлое лицо улыбалось и светилось нежностью. Он был захвачен, не мог отвести глаз. Другие отцы рядом с ним ничего не замечали. Было ли это чем-то долгожданным, вновь обретенным или уже давно знакомым? Его вдруг как по мановению волшебной палочки перенесло в мучительную и радостную область чувственного наслаждения. Светлые волосы, собранные на затылке, перемешались со светлыми кудрями мальчика. Она что-то шептала тому на ухо, и детский голосок словно колокольчик выделялся в общем гуле. Жиль Андре остолбенел: он слышал этот голосок и хотел быть на месте этого мальчика, потому что она никого вокруг не замечала. От юной матери исходило двойственное впечатление: роковой женщины и зрелой личности, не заботящейся о привлечении чьего бы то ни было внимания. На самом деле она сама еще находилась в стадии становления, и потребность нравиться отнюдь не была в ней изжита. Догадался ли он об этом? Или его зацепило ее полное равнодушие к тому, что не является ее ребенком? Материнская нежность сдвинула в нем какие-то пласты; очарование и внутренний покой, с которыми матери общаются со своими детенышами, каким-то образом переплелись в его ощущениях с чувственной теплотой, исходящей от женщин в миг, когда они открываются своим возлюбленным со всем, что в них неповторимо: бархатная кожа бедер, запрокинутое лицо. Он возжелал быть ее любовником. Почему? Он задаст себе этот вопрос гораздо позже, постарается прочесть, как зачинается, наступает и разворачивается этот роман. В ней ли была причина внезапно пробудившейся чувственности? В нем ли самом? Необъяснимо. Но он заболел желанием быть любимым этой женщиной. Что могло быть в жизни интереснее этого? Он не был ни так глуп, ни настолько юн, чтобы не знать этого. А зная, заключил со своим внезапным недугом соглашение и с невероятной ясностью стал думать о нем. Этим объясняется его беспрецедентный натиск. Он жадно разглядывал ее: она не походила ни на одну из женщин, которых ему привелось уже любить, не станет напоминать ему о прошлом. Как она была хороша собой! Глаз не отвести. Силуэт, очерк лица, его нежное выражение вкупе с полным погружением в своего ребенка воистину были центром притяжения.
Он заплутал в переплетении слов и безмолвных ожогов, которыми сопровождается проснувшееся в нас желание. Он был раздавлен чувством, которое желал вобрать в себя. Исступление ширилось. Я — видение розы, которую ты носила вчера на балу… я узнаю тебя, сестра моя, мы вместе провели детские годы, никакую другую женщину я не знаю лучше, и вот наконец я обрел тебя, ты — нежность моей матери, ты — моя желанная, точный образ того, что еще неведомо мне самому, я могу лишь смотреть на тебя, моя спящая царевна, или раскрыться тебе, чтобы очаровать тебя и подчинить своему желанию, я знаю, у меня глупый вид, лицо, искаженное этой внезапной мукой, но я невинен и не был глупцом, даже когда приходила любовь!
Мать обнимала своего сыночка, мужчина неподвижно стоял и блаженно смотрел на них. Необычность его поведения заинтересовала ребятишек: но они не видели ничего, что могло вогнать взрослого дядю в такой столбняк. Его дочь также стала проявлять признаки нетерпения.
— Папа, пошли, я тебе покажу учительницу, — проговорила она и потянула его за собой крошечной ручкой.
Это было похоже на двойное похищение. Какой тайной владели эти принцессы, уводящие его далеко от него самого? Поприветствовав, к великой гордости дочки, учительницу, он очнулся и вернулся в реальность: к ощущению себя во времени и пространстве. Дочке хотелось подольше побыть с ним, она стала показывать ему свои тетрадки, рисунки, но ему трудно было сосредоточиться Время от времени он брал в руки ее кудрявую голову и целовал ее прядки. Полина Арну вела сына в класс, но он путался у нее под ногами, упирался, и они оба смеялись тому, что она заставляет его двигаться против его воли. Эта ее поглощенность ребенком была для Жиля Андре то ли щелчком по носу, то ли пощечиной. Он уже не был хозяином своего взгляда.
