— Ну откуда мне знать?
Он раздражал ее тем, что бездумно заставлял страдать. Судя по его собственным терзаниям, он переживал не очередную интрижку, а подлинную страсть. Словом, она уже знала, что Полина любима, тогда как сама Полина этого еще не знала.
— Ты женщина, знаешь, как ведут себя женщины, — продолжал допытываться Жиль.
— Не все же женщины одинаковы! — запротестовала она. После чего произнесла фразу, в которой сквозило неодобрение: — Я бы так скоропалительно на свидание не согласилась.
Она сказала это, еще ничего не зная о другой, хотя сама находила романтичным и заманчивым с головой уйти в страсть, забыв о предосторожностях. Но не могла удержаться, чтобы не царапнуть другую, еще неведомую. Мелочно, ничего не скажешь! «Я способна считать это мелочным, но не способна промолчать…» Она была настоящей женщиной: ревнивой, соревновательной. Впрочем, Жилю всегда нравились излишне женственные натуры вплоть до худших их образчиков.
— А сколько этой Полине лет?
Ей хотелось это знать, но тут он почему-то промолчал.
— Бланш! — поднялась ей навстречу Ева. — А мы уже думали, ты не придешь.
— Было много внеочередников, так что пришлось сдвинуть все ранее запланированные приемы.
— Выглядишь усталой, — ласково встретила ее Мария, — почему же ты не пошла домой отдыхать?
— Мне приятно заглянуть сюда.
Она собиралась признаться «Я ни с кем не вижусь», но удержалась, боясь расплакаться: она была так измотана, что любой пустяк мог вызвать у нее слезы.
Она обвела взглядом всех присутствующих.
— Все на месте, нет только Полины, с которой я хотела тебя познакомить, — сказала Мелюзина.
— Да, знаю, — ответила Бланш, продолжая думать о Жиле.
— Ты знаешь, где она? — спросила Луиза.
— Кто?
— Полина!
— Нет! Не знаю! Я думала, ты говоришь о Жиле. Где он — я знаю.
Возможно, что бессознательно она уже соединила их и ясно увидела своего мужа и эту Полину. Луиза подумала: «Бланш пришла в уверенности, что не встретит здесь Жиля». А Мелюзина вдруг возьми, да и скажи:
— Странно, Полина никогда не пропускает наши вечеринки.
Может, тут-то Бланш и догадалась, что та самая Полина, которую она встречает в клубе и в детском саду, и есть та женщина, что околдовала ее мужа. Инстинкт подсказал ей и дополнительный вопрос:
— А Марка тоже нет?
— Он смотрит со всеми бокс. Твой муж ведь тоже обожает бокс? — спросила Ева.
— Да.
Как она страдала, слыша эти слова: «Твой муж»! Он всегда будет ее мужем. Пройдет немало времени, прежде чем другая узнает, сколько радости может ему доставить матч по боксу, что эта радость незабываема. «Давай поставим еду на поднос и вместе посмотрим поединок, а потом я сам все уберу, тебе не придется ничего делать». Она же отказалась от этого чуда — с кем-то вместе идти по жизни. Когда рядом с женщиной мужчина, она уверенно себя чувствует везде: и в столкновении с миром, и перед лицом чужих людей, и в лабиринте городских улиц. Она не была уверена, что одарена способностью жить одна. Когда-то она умела со всем справляться сама: переезжать, устраивать жизнь на новом месте. Может, возраст был такой? Правда, она знала, что это ненадолго. Мысли Бланш не останавливались ни на минуту, голова четко соображала, соединяя воедино Жиля, ее саму, Сару, загадочную незнакомку, одиночество. Пытка кончилась только на работе в ее кабинете. Среди подруг она бывала неизбежно возбуждена.
— Выпей вина, съешь чего-нибудь, — уговаривала Луиза.
От волнения щеки Бланш порозовели. Правой рукой она непроизвольно скатывала шарик из хлебного мякиша. Никто ее не спрашивал, она сама призналась:
— Жиль на свидании.
— О ком ты? — спросила Мелюзина, не уследившая за ходом беседы.
— О моем будущем экс-муже, — ответила Бланш, пытаясь изобразить на лице улыбку.
Быть обманутой, перестать любить (или думать, что перестала), не выносить более совместного житья-бытья, разъехаться, заявить о разводе, развестись, стать разведенкой — ничто из всего этого не прошло для нее даром. Сперва было легко. Можно долгое время думать, что тебе все нипочем. Она и впрямь думала, что осталась такой же, как прежде, с обращенной к миру улыбкой, с порывом к любви, любопытной, думала, что все это неизменно, поскольку проистекает из темперамента — дара, который никто не в силах отнять. Можно ли утратить темперамент? И вот она открыла, что можно: он устает, притупляется, сталкиваясь с темными сторонами жизни. Она изменилась, да еще как! Могло показаться, что она всегда была лишь женой Жиля и больше ничем. А ведь она всегда была больше, чем просто жена; у нее была своя отдельная от него жизнь, и хоть она-то да осталась. У нее была увлекательная, любимая профессия. И вот на тебе — оказалось, что отныне она утратила интерес ко всему. «Мужчина ни за что не скиснет, сконцентрируется на своей карьере и профессии», — крутилось в голове. Но она не была мужчиной. Ее жизненная сила получила пробоину. Уж в который раз она повторила про себя: «Никто же не умер». Фраза — и та принадлежала Жилю. Она должна была утешать, призывать к мудрости, а вместо этого напоминала о самом больном: чувство-то как раз и умерло. «Вот почему эта фраза не действует: во-первых, сразу вспоминается Жиль, во-вторых, она лжива», — вдруг осенило ее. Глаза уже наполнились слезами. Как же она устала!
— А Жиль разве не с нами? — спросила Мелюзина, слишком много принявшая на грудь, чтобы помнить о чем бы то ни было. — Я думала, он с остальными, смотрит матч.
— А я думаю, он не пришел, чтобы не встречаться с тобой, — сказала Ева.
— Нет, он не смотрит матч.
— Он не любит бокс?
— Обожает.
— Почему же он не пришел?
— Свидание для него важнее!
Все кругом говорили, говорили. А Бланш подумала: «Не стоило приходить, это выше моих сил». Окружающим не хватало такта. «Если бы он меня бросил, все было бы иначе. Они бы догадались, как я несчастна. Но им это и в голову не приходит. Они думают, что я сделала выбор и хочу заново построить свою жизнь». Бланш знала: ее решение — лишь видимая часть айсберга, большая часть которого не в ее власти, разрыв с мужем несводим к объявлению о разводе, причины глубже, скрыты от глаз. Тот, кто озвучивает решение, не всегда тот, кто решил. Сказать, заявить — не столь опасно и непоправимо, как молчаливое топтание на месте, издевка и дезертирство без последнего «прости». Было от чего завопить, так почему же не принять в расчет ошибки и темные стороны? Почему? Почему и кому нужно, чтобы от любви ей не осталось ничего, кроме измен, потемок и отравленного одиночества, преследующего тело, разлученное с другим. Наконец-то круговерть мыслей застопорилась: Бланш заплакала навзрыд.
Она отдалась своему горю. Женщины подносили ей бумажные салфетки, подыскивали слова утешения. Настало время проявить деликатность и помолчать. Луиза обняла ее и дрожащим от волнения голосом стала уговаривать:
— Не плачь.
— Ты любишь Жиля, — заявила Мария, которая решительно не могла примириться с окончанием любви.