Шейла покачала головой. Ему необходим отдых.
— Поезжай домой, Слейд. Я могу остаться.
Ей так легко от него не избавиться. Это и его ребенок тоже. У нее нет монополии на любовь и тревогу.
— Я знаю, что можешь. Я тоже могу. — Он взглянул на светло-коричневый пластиковый стул, который принес санитар. — Я спал и на худшем.
Шейла ни на минуту не усомнилась после тех историй, которые он рассказывал ей. Несмотря на беспокойство о нем, она не могла отрицать, что рада его компании. Рада, что не приходится выносить все это в одиночку.
— Спасибо.
Она действительно ему благодарна, подумал Слейд. Как будто он делает ей одолжение. Как будто судьба их ребенка не так же бесконечно важна ему, как ей. Он вздохнул. Шейла поймет. У него вся жизнь впереди, чтобы приучить ее, и она приучится.
Слейд притянул ее к себе, поцеловал в макушку. Нежно. Без страсти или желания. Нежно.
Поцелуй тронул Шейлу до глубины души.
— Не благодари, — прошептал он в ее волосы, — она наполовину моя, если ты не забыла.
Шейла спрятала лицо на его груди.
— Какую половину ты выбираешь?
— Верхнюю. Пока она не научилась огрызаться. — Прижав Шейлу еще сильнее, он смотрел на ребенка в колыбели. Юмор его растаял без следа. — Кажется невероятным, что такая малышка может таким сильным полунельсоном[1] так быстро опрокинуть твою жизнь.
Шейла тихо засмеялась, очень уж забавным было сравнение Ребекки с борцом. Слейд чувствовал, как согревается его грудь. Шейла повернулась к ребенку.
— Я только что думала примерно о том же.
Она со вздохом отступила и оглядела палату, рассчитанную на три кровати. Одну кровать вынесли, чтобы освободить место для колыбели. Две другие были пусты, что обеспечивало им уединение.
Шейле хотелось вопить, швыряться вещами, ругать неизвестного негодяя, причинившего боль ее дочери. Она с трудом сдерживалась.
Несмотря на усталость, Слейд был слишком взвинчен, чтобы лечь, и понимал, что бесполезно даже пытаться заснуть. Придется подождать, пока напряжение ослабит свою хватку.
Он нащупал в кармане мелочь.
— Где в этом заведении ближайший торговый автомат?
Шейла не сразу вспомнила. Она знала больницу как свои пять пальцев и все же несколько секунд озадаченно смотрела на Слейда.
— В подвале около кафетерия... Но на каждом этаже за сестринским постом есть набитый едой холодильник. Что ты хочешь?
Забрать домой свою маленькую дочку и свою жену.
— Как обычно. Кофе, крепкий и черный.
Как он понял, ему не скоро еще придется спать. Так что надо обеспечить себя необходимым.
У сестер всегда был наготове кофе. Шейла кивнула.
— Сестры дадут тебе кофе. Только скажи им, что ты мой муж.
Он улыбнулся. В первый раз Шейла открыто назвала его так. Интересно, поняла ли она сама. Они пережили свою первую серьезную ссору. Дальше будет легче. Как только поправится Ребекка.
— Прекрасно. А это дает мне право на сэндвич?
Уже далеко за полночь. Обычно к этому времени запасы истощаются. А кухня кафетерия закрылась несколько часов назад.
— Если у них есть. Ты голоден?
Нет, он не голоден. Там, где должен быть желудок, у него образовалась большая дыра.
— Я думал о тебе. Когда ты ела в последний раз?
Их взгляды встретились.
— В другой жизни, — повторила она его выражение.
Слейд понял, что угадал правильно. Шейла выглядела неважно.
— Я так и подумал. Тебе необходимы силы. — Он увидел, как она открывает рот, чтобы возразить. Собственно, он ничего другого и не ожидал. — Ты же не хочешь сама свалиться с гриппом?
Нет, но и есть она не хочет.
— Я ни кусочка не смогу проглотить.
Слейд попробовал ее лоб тыльной стороной ладони. Прохладный, но это ничего не значит.
— А вдруг у тебя действительно начинается грипп?
Она увидела по его глазам, как он встревожен. Больше, чем она ожидала. Непривычное и приятное чувство, когда тебя любят и заботятся о тебе.
— Нет, просто желудок как будто завязался узлом.
Это он мог понять. И все-таки еда ей необходима.
— Врач, излечи себя сам.
Она устала. Вряд ли она до этого бывала такой усталой. Даже во время бесконечных ординаторских дежурств. Даже когда рожала ребенка. Смертельная усталость.
В такой ситуации настроение у человека довольно переменчиво. Она въедливо взглянула на него.
— И что это должно означать?
Слейд не собирался с ней сейчас спорить. Его нервы тоже были на пределе, и он не хотел вдруг заорать на нее из-за пустяка.
— Это означает, что ты должна позаботиться о себе. Ради Бекки. И ради себя.
И меня, мысленно добавил он.
Шейла не отводила от него взгляда. Она обошлась с ним несправедливо в тот последний вечер. Было бы неудивительно, если бы он захотел их бросить. В конце концов, она не объяснила тогда, почему его ложь так сильно подействовала на нее.
— А ты входишь в это уравнение?
С чего она взяла, что от него можно легко избавиться?
— Я бы хотел. Мои чемоданы еще стоят у двери, хотя я заметил, что их немного отодвинули.
Отодвинула Ингрид. А Шейла несколько раз за эту неделю испытывала искушение распаковать их.
— Я хотела, чтобы ты их забрал. А когда уже не хотела, то была слишком занята с Ребеккой.
Теперь Слейд знал, почему она так рассердилась. Интересно, почему она передумала.
— И когда снизошло прозрение?
— Когда я соскучилась, — честно ответила она.
И она действительно скучала, скучала, увы, почти нестерпимо. Столь же нестерпимо ей перед тем хотелось выгнать его. Нельзя, чтобы один человек держал в такой власти другого. Но у нее не было сил вырваться из этого плена. Пускай он пробудет в ее жизни столько, сколько захочет сам.
Шейла дала волю эмоциям.
— О Господи, Слейд. Я так боюсь... Я врач и знаю все плюсы, но знаю и все минусы. Что, если?..
Слейд обнял ее и крепко прижал к себе. Он не хотел, чтобы она это говорила, не хотел слышать. Ради них обоих.
— Никаких «что, если». Она поправится. Все будет прекрасно, — убежденно сказал он, как будто слова могли помочь делу.
Шейла сжала губы. Надо смотреть правде в лицо.
— Дети умирают.
Слейд взял ее за плечи, отстранил от себя, заглянул в глаза. Шейла никогда не видела у него такого темного, такого пронзительного взгляда.
— А также живут. И большинство живет. Это не «третий мир», это Южная Калифорния. И
