на расстоянии 200–300 километров. Благодаря этому командование Красной Армии знало практически о каждом нашем шаге. Наша закодированная информация о мерах по фортификации, сведения о численности частей, перемещениях войск и, в частности, участках линии обороны, занимаемых вызывавшими страх у русских бойцов войсками СС, — все это стало достоянием врага и было использовано советским командованием против нас при разработке плана атаки. Кроме того, у Красной Армии была сеть осведомителей из русских рабочих в Бреслау.
Бреслау был объявлен городом-крепостью летом 1944 года. В начале января 1945-го все население еще оставалось в нем. Будучи местом пересечения многих транспортных магистралей, Бреслау, находившийся в центре Силезии, представлял собой открытый город, который только мечтатель мог вообразить в виде классической крепости. На тот момент он был защищен лишь несколькими слабо укрепленными бункерами на левом берегу Одера. Их военная значимость, к сожалению, была слишком переоценена.
Гауляйтер Силезии Карл Ханке не воспринял с надлежащей серьезностью приказ о фортификации, пришедший из Берлина, и сделал очень мало для обороны города. Так, по указанию Ханке были вырыты противотанковые рвы, однако они располагались слишком далеко от города, возле бывшей немецко- польской границы. Там же находились и другие защитные сооружения. Впоследствии все они оказались совершенно бесполезными для того, чтобы задержать наступление русских.
Несмотря на то что указания по эвакуации населения были получены заблаговременно, планы по ее осуществлению с использованием сотен поездов так и не начали осуществляться, пока город не оказался окружен. 20 и 21 января на каждой улице Бреслау, не только в центре, но и на окраинах, были слышны призывы, транслировавшиеся через громкоговорители. Женщинам и детям рекомендовалось эвакуироваться в Оппенау и Кант, однако весь путь до этих мест им нужно было преодолевать пешком.
При этом тот же городок Кант лежал в двадцати пяти километрах к западу от Бреслау. Пройти такое расстояние пешком довольно трудно и в нормальных обстоятельствах, а тогда это было настоящим самоубийством, особенно для женщин с маленькими детьми. В те дни держались 20—30-градусные морозы, которые, впрочем, были привычными в Силезии, где Одер был скован льдом до самого марта. Но, кроме того, за две предыдущие недели выпало столько снега, что высота его слоя доходила до полуметра. Покрытый настом, он лежал на дорогах. И многие женщины при таких погодных условиях даже не рискнули покинуть Бреслау.
Тем не менее не меньше было и тех, кто решился на этот отчаянный шаг. Тысячи женщин, взяв с собой еду и питье, обвернули себя и своих детей в шерстяные покрывала поверх толстой зимней одежды и обвязали головы шарфами. Положив малышей в коляски, на небольшие повозки или на санки и держа старших детей за руку, они покинули город. Им предстоял кошмарный поход в ад, наполненный льдом и снегом.
Большинству женщин удавалось пройти лишь первые несколько миль. Над окрестностями Бреслау хотя и сияло зимнее солнце, но его лучи почти не грели, и даже в полдень мороз достигал 16–20 градусов. Ветер все сильнее ревел. Это был резкий ледяной ветер с востока. Женщины продолжали двигаться, отчаянно борясь с судьбой. Но их ждало поражение в этой борьбе, несмотря на то что материнский инстинкт заставлял их двигаться дальше и дальше, пока у них не заканчивались последние силы. Они уже не могли толкать коляски и тащить санки по снегу, который был им по колено. Матери брали малышей на руки, но не могли их даже накормить. Молоко замерзало в бутылочках, а свирепый ветер не знал жалости.
Младенцы и маленькие дети стали первыми жертвами этого рокового перехода. Ни шерстяные покрывала, ни толстая подкладка одежды не могли сохранить в их телах необходимое для жизни тепло. Они умирали, словно засыпая на руках у матерей. Многие женщины так и проходили километр за километром, заставляя себя верить, что их ребенок просто уснул. Однако когда к матерям приходило осознание того, что произошло в действительности, то и самые стойкие из них зачастую теряли силу воли. На глазах у остальных они останавливались и начинали, обезумев, разгребать руками снег, чтобы вырыть в нем могилу для своего малыша. Зачастую матери так и замерзали за этим занятием. Их вместе с детьми заметал снег. Впрочем, количество беженцев из Бреслау, умерших в пути, никем не подсчитано. Статистика обошла стороной эту трагедию.
Русские подошли к Одеру. Между ними и нашими новыми позициями в районе Кирхсберга теперь оставалось совсем небольшое расстояние. Части вермахта и войск СС, находившиеся в подчинении ротмистра Спекмана, не смогли сдержать наступление передовых советских частей, занявших плацдарм шириной в два километра на западном берегу Одера. Русские продолжали расширять этот плацдарм, пока не достигли леса к югу от деревни Пейскервиц. А мы, как полковой резерв, дожидались приказов, находясь всего в трех километрах от передовой.
Русские расширяли территорию своего плацдарма прямо на наших глазах, используя при этом всю военную мощь, которой они обладали. Огонь с обеих сторон был столь интенсивным, что даже небо над Пейскервицем было озарено от огня и бесконечно взрывавшихся снарядов. Во время пауз в артиллерийской дуэли небо тут же освещалось красными сигнальными ракетами, предвещавшими новый шквал артиллерийского огня.
К нам приносили раненых, которые дожидались у нас транспорта для отправки в полевые госпитали. Также к нам стекались бойцы, оказавшиеся отрезанными от своих частей. И те и другие рассказывали о свирепых боях на берегах Одера. Кроме того, мы узнали от них, что часть нашего батальона оказалась в ловушке, завязнув в ближнем бою среди разрушенных домов деревни.
Вскоре прибыл связной, доложивший о безнадежности ситуации в Пейскервице. Это определило наш боевой приказ. Нашу роту, состоявшую из 120 бойцов, было решено использовать в качестве ударной группы. От нас ожидали, что мы не только ворвемся в деревню, очистим ее от врага и спасем наших товарищей на главном участке фронта, но также, что мы отбросим иванов на другую сторону Одера.
Таким образом, во второй половине дня 28 января мы покинули Кирхсберг, вооруженные обычным стрелковым оружием, ручными пулеметами и огромным количеством ручных гранат и панцерфаустов. Продвигаясь вперед по пересеченной местности через Вилксен по направлению к поместью Траутензе, мы старались обмениваться шутками, чтобы хоть немного сбросить напряжение, накопившееся у нас за время ожидания боевых действий. Тем более что до начала боя оставалось совсем немного.
Монотонное постукивание прикладов висевших у нас на плече винтовок о ножны штыков, скрип снега под ботинками — все эти звуки смешивались с нараставшим по мере нашего приближения к передовой грохотом боя. Вскоре нам на пути начали встречаться первые раненые, которые могли передвигаться самостоятельно. Их лица были серыми и потрясенными, а глаза выпученными. Одежда раненых была залита кровью. На них были перевязки, сделанные на скорою руку прямо на поле боя. Некоторые из них стонали от боли, делая каждый шаг. После того, как несколько таких бойцов прошло мимо нас, мы, 11-я рота, совершенно потеряли охоту шутить и разговаривать.
После короткого привала возле усадьбы наша рота небольшими группами выполнила бросок по открытой местности к Пейскервицкому лесу. Мы бежали туда, пригнувшись и вжав голову в плечи, держа дистанцию друг от друга. И это было чудом, что нашей роте удалось достигнуть леса в полном составе.
Однако радовались мы недолго. Русские обнаружили нас и устроили нам настоящий ад. За считаные секунды мы оказались в огненном вихре. Со всех сторон на нас обрушился артиллерийский огонь. Его вели с берегов Одера как легкие, так и тяжелые орудия русских. Советские артиллеристы, казалось, даже не заботились о том, что их собственные бойцы также успели продвинуться в лес. За кустами и деревьями вокруг нас пряталось уже значительное количество русских солдат, которые также обрушились на нашу роту.
Но даже в этой ситуации командир нашей роты оберштурмфюрер, а впоследствии штандартенфюрер Цицман не потерял присутствия духа. С гранатой в левой руке и автоматом в правой, он начал отдавать продуманные и необходимые в этих обстоятельствах приказы, которые вернули нам веру в себя. Моей группе было приказано оставаться как раз позади Цицмана. И через миг каждый из нас уже держал наготове винтовку с пристегнутым штыком. Однако враг был так же решителен и неумолим. Русские были готовы к рукопашному бою. Мало того, вокруг нас засвистели пули вражеских снайперов, прятавшихся среди деревьев. Мы открыли ответные огонь по ним, но кто знает, скольких из них нам удалось убить.
Бой в лесу всегда крайне опасен, особенно для тех, кто входит в него, не зная, где залег противник.
