изнурены, наши глаза были красными от бессонницы, но нам приходилось продолжать дежурить возле выбитых окон дома, ставшего нашей крепостью. Замерзая в холодном влажном воздухе, мы невольно начинали дремать. У нас не оставалось воли, чтобы запретить себе это. Молодые, еще не знавшие бритвы лица моих товарищей осунулись. Униформа больше не грела нас. А все вокруг было серым. И когда наступал вечер, никто из нас, глядя на горизонт, не мог различить, где кончается серая земля и начинается такое же серое небо. Впрочем, именно этот цвет и соответствовал нашему боевому духу в те дни.
Наш товарищ Сцибулла, попавший в нашу часть из Верхней Силезии, немного понимал по-польски и по- русски. Благодаря этому, он каждый день рассказывал нам о перемещениях красноармейцев, поскольку их войска находились в непосредственной близости от нас и до нас отчетливо доносились громкие приказы их командиров. Таким образом, мы нередко знали, когда нам следует быть начеку. Очень часто среди фраз, которые нам переводил Сцибулла, присутствовали такие выражения, как «еб твою мать» и другая площадная брань. Также нередко они насмешливо кричали нам: «Идите сюда, комрады!»
Тем не менее вскоре нас по-настоящему взбудоражили вовсе не крики русских, а лязг гусениц их танка, шедшего на нас от берега реки. Грохот гусениц нарастал, как и громкий рев танкового мотора. Разведывательный отряд доложил, что это тяжелый танк «Иосиф Сталин». [17] Его появление могло сделать наше положение катастрофическим, поскольку, кроме панцерфаустов, у нас не было другого противотанкового оружия. Ситуацию спас шарфюрер Гарри Кехлер, опытнейший фронтовик, который решился взвалить решение этой проблемы на свои плечи. Под прикрытием огня моего отделения он подобрался к русскому танку на расстояние всего тридцати метров и сделал по нему два выстрела из панцерфауста. В результате сдетонировал боекомплект танка. Его башня открылась, из нее повалил черный дым и показались языки пламени. Этот танк мог уничтожить все мое отделение, если бы Кехлер не справился со своей задачей. Но теперь стальной гигант был повержен. А наш отважный шарфюрер, подобно Давиду, победившему Голиафа, получил свою награду. В тот же день он был представлен к Железному Кресту 1-го класса. Все происшедшее чрезвычайно подняло наш боевой дух. Мы все гордились в те дни, что нам удалось хоть на время остановить наступление русских на запад, которое они хотели развить от Одера. И мы сумели это сделать, несмотря на их огромное превосходство в численности и в материальной части.
Одновременно с тем, как мы, 11-я рота, удерживали позиции в Пейскервице, другая часть нашего полка сжимала и пыталась устранить другой плацдарм Красной Армии поблизости от деревни. Генерал вермахта Ганс фон Альфен, занимавший должность коменданта крепости Бреслау, и сменивший его на этом посту генерал Герман Нихофф впоследствии писали о событиях тех дней: «Устранение плацдармов около Пейскервица было успешно осуществлено 8 февраля наиболее организованным полком гарнизона — полком СС „Бесслейн“, несмотря на то что многочисленные предшествующие попытки осуществить это потерпели неудачу. Отвага, проявляемая войсками, и достигаемые ими результаты всегда проистекают из известных бойцам примеров мужества и умелых действий на поле боя. Таким образом, успех в Пейскервице получил и сохраняет символическое значение. Благодаря ему, не только полк „Бесслейн“, но и весь гарнизон Бреслау обрел веру в себя, в своих товарищей и командиров. А без этой веры мы не смогли бы выжить».
Тем не менее именно в тот период мое отделение оказалось в критической ситуации. Мы оказались отрезанными от остальной роты, которая была вынуждена отступить под нажимом русских. А наше отделение не успело вовремя осознать ситуацию, и мы были окружены. Все пути к отступлению оказались перекрыты, и у нас не осталось иного выбора, кроме как сражаться до последнего патрона. Стараясь создать у врага завышенное впечатление о нашей численности, мы постоянно вели огонь с новых позиций, переползая от дома к дому, от окна к окну. Мы не переставали надеяться, что товарищи вызволят нас из окружения. А о том, чтобы сдаться в плен, мы даже не думали. В лучшем случае это обернулось бы для нас пулей в затылок. Русские были взбешены оттого, что их планы оказались расстроенными, и их месть была бы страшна.
Однако рота не забыла про нас. На этот раз нашим спасителем стал другой известный смельчак того же калибра, что и Кехлер. Им был командир нашего взвода Эрвин Домке из Восточной Пруссии. Он не собирался бросать нас в беде и сумел вместе с горсткой бойцов освободить нас из окружения на рассвете второго дня. Эрвин Домке и его солдаты неожиданно атаковали спящих красноармейцев, бросая гранаты и ведя огонь из панцерфаустов и стрелкового оружия. Под прикрытием их огня мы смогли отступить. Правда, при этом мы потеряли одного из наших самых молодых бойцов, пулеметчика, тело которого нам пришлось оставить врагу. Сцибулла буквально в самую последнюю минуту был ранен в бедро. Но его мы смогли унести с собой. И нам удалось прорваться к позициям наших спасителей, не понеся дальнейших потерь.
Бои за Пейскервиц для нас были кончены. Силами чуть более ста бойцов мы сумели взять эту деревню штурмом и удерживать в течение одиннадцати дней. Мы покидали ее, почти не разговаривая, опустошенные и мрачные оттого, что нам пришлось оставить врагу тела своих павших товарищей. Пейскервиц стал последним этапом их печальной судьбы. Подобной участи избежали лишь немногие бойцы нашей роты. Мы медленно шли строем по сельским дорогам. В Траутензе на пункте медицинской помощи мы встретили многих раненых сослуживцев. Среди них оказался и один из наших товарищей, который совершенно поседел за несколько дней.
Во время боя он оказался отрезан от своей части и остался совершенно один. Ему удалось спрятаться на чердаке сарая, но, к его несчастью, именно в этом сарае разместился русский отряд. Нашему бойцу пришлось трое суток пролежать на чердаке почти без движения, боясь выдать себя малейшим шорохом. Он приходил в ужас при мысли о том, что советские солдаты сделают с ним, если обнаружат. Через щели в деревянной крыше он видел, как русские напивались вдрызг. Ему приходилось слушать их песни. Все три дня красноармейцы были довольны собой и ходом войны: им и в голову не пришло, что прямо над ними может находиться немец. Потом, наконец, они покинули сарай. Наш товарищ был так благодарен судьбе, что за все это время они ни разу не полезли на чердак. Так благодарен… Даже несмотря на то, что стал седым от пережитого.
Вскоре мы снова стояли на построении на плацу в Кирхсберге, где находился штаб полка и откуда мы двенадцать дней назад начали продвигаться к Пейскервицу. Апатичные и промерзшие, мы не следили за происходящим, и оно проходило как бы мимо нас. Наши лица приобрели мертвецкий серый оттенок, и нам, наконец, пришлось осознать, как много наших товарищей не вернулось из боя. Шла перекличка, зачитывались имена, но в ответ редко слышалось: «Здесь!» Вместо этого в большинстве случаев до нас доносились слова: «ранен», «пропал без вести», «пал в бою». Мы чувствовали себя совершенно потерявшими волю к жизни. Из нашей гордой роты, в которой было 120 бойцов, в строю осталось лишь 26.
15 февраля 1945 года по радио было объявлено, что Красная Армия понесла поражение в Нижней Силезии. Как и в окрестностях Бреслау, там были кровопролитные бои. В результате многие бойцы немецкой армии, в том числе и в нашей роте, были награждены за героизм Железными Крестами и «Пехотными штурмовыми знаками»[18]. Вручая награды, командир роты пожимал нам руки, не произнося ни слова. После этого мы, наконец, получили возможность как следует выспаться. К этому времени мы были настолько измотаны, что каждый из нас крепко проспал по 48 часов.
Немного позднее мы снова оказались в наших старых бараках в Дойч-Лиссе. Там наша рота и все ее службы были снова пополнены до полной номинальной численности. Также мы получили новую превосходную экипировку и оружие, а кроме того, нового командира взвода шарфюрера Лео Хабра. Он был хорошо известен среди солдат как опытный боец. Я стал его заместителем, и у нас сложились замечательные отношения. Хабр был уроженцем Остмарка. При общении он держался дружелюбно. Многие рутинные каждодневные обязанности он переложил на мои плечи, зато в бою Лео Харб был примером для всех нас. Командир нашей роты Цицман был повышен в звании. Вместе с новыми бойцами мы все были направлены в Йоханнесберг, где заняли оборонительные позиции на западном берегу Одера всего в нескольких километрах от Пейскервица.
Основываясь на недавнем опыте, мы по своей наивности были убеждены, что и дальше сможем останавливать наступление Красной Армии. Мы думали, что, сделав это однажды, сумеем сделать и снова. Нам не приходило в голову, что наш успех или неуспех во многом будет зависеть от стратегической
