окликнул ее:
– У тебя все в порядке?
– Конечно, конечно, – рассеянно ответила она. – Молюсь.
Он придержал свою лошадь, поравнялся с ней.
– Как хорошая девочка, да? Она усмехнулась.
– Я вышла из-под опеки монахинь, когда мне исполнилось семнадцать. С тех пор многое произошло.
– Например?
– Кроме этого утра? – (Он засмеялся.) – Вряд ли тебе будет это интересно.
– Я бы не спрашивал тебя, Кел.
Она посмотрела на него. Лицо его было, как всегда, бесстрастно, но во взгляде она прочла любопытство. Похоже, ему не хотелось признаваться в том, что он хочет узнать.
– Когда мне было года два, мама посадила меня на ступеньки приюта, оставила бумажный мешок с одеждой и записку, приколотую к моей кофточке, и велела сидеть на месте. И я всю ночь сидела и мерзла, пока сестры не открыли ворота.
– И ты не кричала? Никого не звала?
– А зачем? Мне хотелось быть с мамой, а она уехала под рев своего стерео.
У Гейба сжалось сердце, когда он представил себе брошенную маленькую девочку. Трудно было поверить, что та девочка и женщина рядом с ним – один человек.
– Меня несколько раз брали на воспитание, но всегда отсылали обратно. Никто не хотел иметь дело с двухлетней, тем более – с десяти-двенадцатилетней строптивицей…, ну, словом, ты теперь сам представляешь.
– Ты оставалась в приюте?
– Мне некуда было идти, разве что на улицу, а на это у меня не хватало смелости. Но по-настоящему мне было больно тогда, когда меня возвращали в приют.
Он слышал боль в ее голосе, хотя она пыталась ее скрыть.
Сестры всегда принимали ее с распростертыми объятиями, уверяя, что скучали по ней, и тем не менее Келли никогда не могла избавиться от чувства, что и мать, и приемные родители неизменно разочаровывались в ней. Это было ужасающее чувство, но Келли давно поняла, что зацикливаться на нем бессмысленно.
– Им жить с этой виной, а не мне! Я в любом случае их простила, – сказала она, убирая волосы под бейсболку.
Гейб смотрел на нее, словно не веря ее словам. Потом он прочел надпись на ее шапочке и разразился смехом.
– Ну, что еще? – раздраженно спросила она. Он показал на шапочку, продолжая смеяться.
– «Бетти Крокер, пекарь», Кел! Представляешь?
– Не придирайся, Габриэль! Деньги, которые я там заработала, позволили мне оплатить первый год учебы в кулинарном училище.
Кулинария, оказывается, более выгодное дело, чем он думал, но ему не хотелось знать, сколько зарабатывает женщина, которая готовит так, что у людей слюнки текут.
– Ну, а как насчет тебя? – спросила Келли.
– Я проголодался.
Она поджала губы и швырнула ему мешок. Он поймал его, пошарил внутри и нашел сандвич, а когда она снова стала надоедать ему вопросами, буркнул, что невежливо разговаривать с полным ртом. Келли решила, что уклончивость – один из талантов Габриэля Гриффина.
Прекрасно. Она знает, на чем его поймать.
Она тоже взяла сандвич и жадно принялась за еду, а Гейб с отчаянием подумал, что не может даже смотреть на нее, не мечтая заняться с ней любовью.
Заняться любовью! Эти тихие слова проникали в его мозг. Он мог честно сказать, что никогда не делал этого с женщиной. Секс – да! Но любовь? Келли стряхнула крошки с его рубашки. Каждый ее жест был полон щедрости и заботы, и он впитывал их, как губка, сидя неподвижно, пока она пальцем стирала с уголка его рта следы горчицы. Господи, ему будет не хватать ее, когда она уедет!
Почувствовав тяжесть в груди, Гейб отвернулся и тяжело вздохнул, сжав поводья. Проклятье!
На дне каньона бурлила горная речка, поток постепенно набирал силу. Наконец Гейб вздохнул с облегчением – на берегу он увидел кобылу и жеребенка. Соскользнув с седла, он взял веревки, знаком велел Келли оставаться на месте и направился к кобыле.
Быстро и беззвучно приблизившись к ней, он осторожно набросил веревку на шею кобылы. Жеребенок на неверных ножках стремглав помчался в сторону, но Гейб догнал его и накинул ему на шею вторую веревку. Он связал лошадям ноги, ласково погладив их. Хотелось бы ей, чтобы он так же заботился о ней! Черт, ей хотелось бы, чтобы он заключил ее в свои объятия и занялся с ней любовью прямо здесь!
Соскочив с седла, Келли плюхнулась на землю, застонала, из глаз у нее брызнули слезы.
Гейб взглянул на нее и сдержал улыбку. Отведя лошадей от реки, он привязал поводья к седлу и подошел к Келли. Посмотрев на нее сверху, он спросил:
