— Например, — кивнул он. — И знаешь, что самое удивительное? Что он, как правило, не возражает.
И мы отправились завтракать.
Меня не часто навещали взрослые. Собственно, до недавнего времени среди моих родных числилась одна лишь мама, но, похоже, ей не слишком нравилось здесь бывать. С утра до вечера над Алегрией висит плотный акустический фон, состоящий из шума прибоя, шелеста крон и детского визга. Иногда к нему примешивается какая-нибудь структурно организованная составляющая вроде музыки. Такое случается обыкновенно по субботам, в часы посещений, по праздникам или другим торжественным случаям. Не всякий взрослый такое выдержит. И не для слабых нервов испытание, когда десятки встреченных подростков обоего полу и всех возрастов осыпают тебя бурными приветствиями и без особых церемоний выспрашивают, кто ты такой, откуда и к кому пожаловал и намерен ли остаться на ужин…
Поэтому мне было крайне любопытно, как себя поведет опытный звездоход в такой агрессивной среде, как детский остров. Дяде же Косте было любопытно все остальное.
— Это что? — поминутно спрашивал он, тыча пальцем во все стороны.
— Спортивный зал, — отвечал я. — Лаборатория. Детский корпус…
— А ты тогда кто получаешься?
— Я уже почти взрослый. Мне давно полагается своя комната.
— Угу… а это что?
Я не успел ответить, потому что из олеандровых зарослей вынырнули Мурена с Барракудой.
— Buenos dias, senor! — запели они на два голоса, беззастенчиво пялясь на моего спутника. — А вы к нам надолго? А вы придете на танцы? А где вы так странно загорели? А вы кто — papa de Sevito?..
— Нет, милые сеньориты, — отозвался Консул, величественно озирая их с высоты своего роста. — Нет. В Галактике. Нет.
Девицы непонимающе переглянулись. Кажется, они забыли, о чем спрашивали.
— Исчезните! — рявкнул я шепотом, пока они снова не открыли рот.
И они исчезли.
— Ну, зачем же так строго, — пожурил меня дядя Костя. — Вполне симпатичные юные особы. Ты, верно, не догадываешься, но отвечать на вопросы — важная составляющая моей профессии.
— Даже на дурацкие?
Консул приосанился и выдал мне историю о том, как на каком-то там Лутхеоне ему довелось угодить в настоящие застенки натуральной спецслужбы. («Спецслужбами, Сева, во время оно назывались службы, занятые выслеживанием инакомыслящих или враждебно настроенных лиц и насильственным извлечением из них разнообразной информации на благо правящего режима… правящий режим, Сева, это синоним формы государственного устройства… государство, Сева… похоже, ты попросту морочишь мне голову!..») В течение сорока часов его держали привязанным к креслу без сна, отдыха и пищи, а меняющиеся, как марионетки, дознаватели буквально обстреливали его самыми идиотскими вопросами, какие только можно себе представить. Уже потом он догадался, что его допрашивали с помощью местного «детектора лжи». («Детектор лжи, Сева, он же полиграф… не путай только с Полиграф Полиграфычем у Михаила Афанасьевича… это такой прибор, который якобы позволял дознавателю отделить правду от лжи в ответах допрашиваемого на основании показаний чувствительнейших датчиков о физиологических реакциях организма… или ты снова меня дуришь своим мнимым неведением?!»)
— И чем закончилось? — спросил я с интересом.
— Им надоело, что их хваленый прибор постоянно выдает какую-то чушь… они же не знали, что я инопланетянин с нестандартными физиологическими реакциями… и они попробовали меня пытать.
— Пытать?! — ужаснулся я.
— Ну да… только это надоело уже мне.
— И что же?
— И я от них ушел.
— Как это?
— Очень просто: сломал кресло и освободился. Ну, понятное дело, побил их немножко. Чтобы впредь неповадно… Видишь ли, Сева, я и раньше мог уйти — эти их оковы были насмешкой для опытного резидента-ксенолога. Но мне была любопытна сама процедура. Посуди сам: когда мне еще посчастливится угодить в застенки тоталитарного режима? — Он остановился и взял меня за плечо огромной лапищей. — Ты знаешь, что такое «тоталитарный режим»? Или это уже не проходят по истории человечества?
— Проходят, — сказал я. — А кто такой Михаил Афанасьевич?
Консул досадливо поморщился.
— Русскую литературу здесь, разумеется, не постигают, — констатировал он.
— Отчего же, — возразил я с достоинством. — Мы изучали Пушкина, Достоевского… А Гоголя я с детства люблю, меня мама к нему приохотила. Но, в общем, вы правы: Гарсиласо де ла Вега, Кальдерон де ла Барка, Крус Кано-и-Ольмедилья, Бласко Ибаньес… Хименес де Кесада, Хименес де Патон, просто Хименес… Тирсо де Молина… Сервантес Сааведра, разумеется…
— Понятно, — промолвил дядя Костя с печалью в голосе. — Я тебе составлю список литературы, для внеклассного чтения. Или ты читать не любишь?
— Отчего же, — снова возразил я.
— Тогда так, — сказал дядя Костя.
— Это ты сам сочинил? — осторожно спросил я.
— За кого ты меня принимаешь! — воскликнул Консул с притворным негодованием. — Неужели я похож на человека, способного к стихосложению?!
Он изготовился было продекламировать еще что-нибудь в том же духе, какую-нибудь возвышенную заумь. Но тут на него набросился незнакомый птенчик, едва видный из-под широкополой шляпы.
— Salud, senor! — фамильярно пропищал он. — Salud, эль Гигантеско! — И снова переключился на Консула: — А вы астронавт?
— Как ты угадал, дорогой? — поразился дядя Костя.
— У моего дяди такое же лицо, — объявил птенец.
— Такое же мужественное?
— Нет, senor, зеленое.
— Гм… — Консул смущенно покосился в мою сторону. — Стало быть, твой дядя — астронавт?
— Его зовут Себастьян Эстрада, — важно кивнул птенец. — Он работает на галактическом стационаре «Моби Дик».
— Как же, бывал, — сказал дядя Костя. — А кем работает твой замечательный дядя?
— Не знаю, — объявил птенец и упорхал по своим делам.
— Вот видишь, — сказал мне дядя Костя немного растерянно.
Тут мы увидели пустой столик под белым тентом и устремились туда. Кроме нас, в уличном кафе никого не было. Кто-то занимался, кто-то ушел купаться на море, а кто-то еще и не проснулся. Дядя Костя провел просторной ладонью по столешнице, и та с готовностью высветила утреннее меню. Он выстучал заказ — салат из апельсинов и соленой трески, овсяную кашу с миндалем, апельсиновый сок мне и черный кофе себе.
— Спасибо, что не гречневая… — проворчал я.
— Ну что ты, я же помню, — сказал Консул. — Я тебе и луковицу заказал.
— И напрасно. Лук я ем только на ужин.
— Это луковица мирабилиса. Твое дыхание останется столь же свежим, как этот ветерок с моря.
— Никогда не пробовал.
