– Вы… вам не следовало бить меня. Знаете, сколько мне лет?
– Ну, Дженни тринадцать, но, насколько мне известно, вы постарше.
– Предполагалось, что в этом сезоне ей стукнет четырнадцать, но сценаристы не изменили ее возраст.
– Телевизионное время течет неторопливо.
Слезы продолжали литься из глаз Хани, словно вода из крана с прохудившейся прокладкой. Она проговорила трогательным голоском:
– Но не в мыльных операх. Как-то моя тетушка Софи смотрела один сериал, где по ходу действия родилась девочка. Так через три… три года эта девочка была уже беременным подростком.
– Если я правильно помню, вам что-то около шестнадцати.
Сквозь узкую щель, в которую превратилось ее горло, прорвалось очередное всхлипывание:
– Мне уже восемнадцать. Восемнадцать лет, о… один месяц и две недели.
– Похоже, я не совсем четко это представлял. Ну, коли так, то тем хуже, верно? Ведь тот, кому уже восемнадцать, должен вести себя скорее как женщина, чем как ребенок, которого следует хорошенько выпороть.
Голос у нее сорвался:
– Не д… думаю, что когда-либо стану женщиной. Я останусь заточенной в этом детском теле навсегда.
– С вашим телом все в порядке. А вот вашим мозгам не мешало бы повзрослеть.
Она скорчилась, зажав руки между грудью и ногами и содрогнувшись всем телом. Ее снедала ненависть к самой себе. Мысль, что она и дальше останется такой же, была просто невыносима.
Прикосновение было столь легким, что Хани не сразу поняла, что он пальцами дотронулся до ее спины. Потом его ладонь разжалась и легла на позвоночник. И тут все так долго сдерживаемые чувства вырвались на свободу. И отверженность, и одиночество, и потребность в любви, ледяной сосулькой засевшая в груди.
Повернувшись, она уткнулась ему в грудь. Руки обхватили его шею, лицо зарылось в ворот рубашки. Хани почувствовала, как он весь напрягся, и поняла, что ее и не помышляли пускать к себе в объятия – ее никто и никогда не хотел брать к себе на руки, – но сдержаться не смогла. Просто взяла и овладела им.
– Да, я такая, как вы говорили, – зашептала она в ворот рубахи. – И злобная, и себялюбивая, и дрянь со скверным характером.
– Люди все время меняются.
– Вы и правда считаете, что мне следует извиниться, да?
Он неуклюже придерживал ее, не отталкивая, но и не обнимая:
– Давайте лучше просто скажем, что вы, похоже, дошли до перекрестка. Возможно, вы этого пока и не понимаете, но позже, оглянувшись назад, увидите, что стояли перед принятием решения, от которого зависит вся ваша дальнейшая жизнь.
Она молчала, прижавшись щекой к его плечу и размышляя над его словами. По ее милости уволили двух человек, и она успела обидеть почти всех участников сериала. Это уж слишком, разве такое исправишь!
Она опять икнула.
– Дэш, это же настоящий МД, вы не находите?
На мгновение воцарилось молчание.
– Похоже, так оно и есть, – ответил он.
Глава 10
Когда Хани вышла из амбара, обнаружилось, что расписание съемок оказалось таинственным образом перетасовано, и вместо сцен с участием Дэша должны сниматься эпизоды с Блейком и Элеонор. Все вокруг были неестественно деловиты, никто на нее не смотрел, но по самодовольным минам окружающих она поняла: все они прекрасно знают, что происходило внутри. Наверное, эти сукины дети еще и уши прижимали к дверям амбара!
Прищурив глаза, Хани поджала губы. Она никому не даст насмехаться над собой! Уж она-то позаботится об этом! Да она…
– Я бы не советовал, – тихо проговорил Дэш у нее за спиной.
Хани обернулась, заглянула в эти глаза, затененные полями шляпы, увидела сжатый в прямую линию рот. Она ожидала, что в ней вот-вот забурлит привычное чувство обиды, но вместо этого пришло удивительное ощущение покоя. Наконец хоть кто-то провел на песке черту и указал тот предел, который нельзя переступать.
– Рекомендую выбрать время и зайти сегодня после съемок к Россу. Есть несколько человек, которых вам не мешало бы восстановить на работе.
Хотя ей и не верилось, что он на самом деле стал бы ее держать, позволив другим шлепать, но желание упрямиться вдруг отпало, и она послушно кивнула.
– И еще, не вздумайте жаловаться никому из телесети на то, что сегодня случилось. Все останется между вами и мной. В ней зажглась слабая искорка былого упрямства.
– К вашему сведению, я и не собиралась никому жаловаться! Уголки его губ слегка скривились.
