объятиях?
Нет. Никогда. И это радовало Кит. Потому что Кейн лишал ее воли.
— Мое сердце билось от страха. Ни от чего другого.
Кейн отвернулся и глотнул бренди.
— Все это бесполезно. Мы ни до чего не договоримся.
— Тебе нужно всего лишь сказать «да» — и навеки от меня избавишься.
Кейн снова поднял стакан и допил содержимое.
— Я отсылаю тебя в Нью-Йорк. В субботу и отправишься.
— Что?!
Еще до того, как повернуться и увидеть ее потрясенное лицо, Кейн понял, что вонзил нож в ее сердце.
Ему редко приходилось встречать таких умных женщин, так почему же она готова натворить глупостей? Он знал, что она ни за что его не послушает, и все же пытался любым способом сказать и сделать все, что может сломить ее упрямство и воззвать к рассудку. Но ничего не выходило.
Глухо выругавшись, он вышел из гостиной, спустился вниз и долго сидел в библиотеке. На щеке непрестанно дергалась жилка. Кит Уэстон проникла ему в душу и засела там как заноза. И это его тревожило. До смерти пугало. Всю жизнь он наблюдал, как мужчины превращаются в полных идиотов из-за никчемных, глупых баб, и вот теперь сам готов потерять голову.
И дело было не только в ее буйной красоте и в чувственности, силы которой она сама не понимала. В этой девушке было нечто сладостно-беззащитное, изысканно-утонченное, пробуждавшее в нем чувства, на которые он, казалось, не был способен. Эти чувства вызывали в нем желание смеяться вместе с Кит над очередной забавной шуткой, вместо того чтобы бесконечно ссориться и рычать на нее. А еще лучше — схватить в объятия и любить до тех пор, пока ее лицо не засветится радостью, предназначенной для него одного.
Кейн откинулся на спинку кресла. В гневе он пообещал, что отправит Кит в Нью-Йорк, но сделать этого не было сил. Завтра он все ей скажет. А потом постарается все начать сначала. Раз в жизни забыть о своем цинизме и попробовать дотянуться до женского сердца…
При мысли об этом он вдруг ощутил себя совсем молодым и по-идиотски счастливым.
Часы пробили полночь. Кит, неустанно мерившая шагами комнату, услышала, как открылась дверь спальни Кейна. Значит, и он наконец отправился на покой.
В субботу ей придется покинуть «Райзен глори». Она до сих пор не оправилась от этого незаслуженно жестокого удара. И на этот раз не осталось ни планов, ни замыслов, которые поддерживали ее последние три года. У нее все отняли. Он победил. Наконец-то ему удалось выиграть.
Гнев на собственное бессилие заглушил боль. Она жаждала мести. Хотела разрушить все, что ему дорого, уничтожить его так же беспощадно, как он уничтожил ее.
Но у этого человека не было привязанностей. Кейн ко всему равнодушен, даже к «Райзен глори»: недаром поручил Магнусу управлять плантацией, пока сам достраивает прядильню!
Прядильня…
Она перестала метаться. Прядильня важна для него, куда важнее плантации! Потому что создана только его руками.
Демоны ярости и злобы нашептали ей, что нужно делать. Так просто. Так идеально. Так мерзко. Не более мерзко, чем то, как он поступил с ней.
Она подхватила раскиданные по комнате туфли, босиком вышла из комнаты, бесшумно прокралась по коридорам и спустилась по лестнице черного хода.
Ночь выдалась ясной, и хотя до полнолуния оставалось недели две, все же было не слишком темно. Света хватало ровно настолько, чтобы Кит видела, куда идет. Она натянула туфли и, пробравшись сквозь деревья, окружавшие двор, направилась к хозяйственным постройкам.
В сарае стояла кромешная тьма. Кит сунула руку в карман и вытащила огарок свечи и спички, прихваченные из кухни. Чиркнула спичкой и сразу же увидела все, что может ей понадобиться.
Жестянка с керосином, хоть и полупустая, весила немало. Оседлать лошадь Кит не могла: слишком велик риск. Значит, придется тащить ее на себе почти две мили.
Она обернула ручку тряпкой, чтобы она не врезалась в ладонь, и отправилась в путь.
Волшебную тишину южной ночи прерывал лишь плеск керосина в жестянке, но Кит упорно шагала по темной тропе, ведущей к прядильне. По щекам непрерывно текли слезы. Он знал о ее любви к «Райзен глори». До чего же нужно ненавидеть ее, чтобы изгнать из дома!
Главную роль в ее жизни играли Софрония, Элсбет и плантация. Ко всему остальному она была равнодушна. Но злые, бессердечные люди всю жизнь старались разлучить ее с домом. То, что она замыслила, — настоящее преступление, но почему она на это идет? Может, она сама — воплощенное зло, иначе почему многие ее не выносят? Мачеха. Кейн. Даже отец не нашел в себе любви заступиться за дочь.
Подло! Подло. Подло…
Каждый всплеск словно требовал от нее повернуть назад. Но вместо того, чтобы прислушаться, она цеплялась за свое отчаяние. Око за око, зуб за зуб. Мечта за мечту.
В прядильне пока нечего было красть, так что двери не запирались. Она взобралась на второй этаж, стащила с себя нижнюю юбку и, действуя ею как веником, собрала опилки и нагромоздила кучей у опорной стойки. Внешние стены были сложены из кирпича, так что пожар уничтожит крышу и внутренние перегородки.
Подло! Подло. Подло…
Кит вытерла рукавом слезы, полила опилки керосином, отступила и, мучительно всхлипнув, швырнула горящую спичку. Раздался громкий хлопок, и опилки мгновенно вспыхнули. Кит попятилась к лестнице. Огромные языки пламени лизали стойку. Что же, будет чем утешаться вдали от «Райзен глори»!
Но собственный поступок вызвал отвращение. Гадко и гнусно. И доказывает только, что она ничем не лучше Кейна. Так же бездушна, жестока и способна причинять боль.
Кит схватила пустой мешок и принялась сбивать огонь, но поняла, что опоздала. Дело зашло слишком далеко. Ее осыпало дождем искр. Стадо трудно дышать.
Спотыкаясь и жадно глотая воздух, она почти слетела с лестницы и упала у самого подножия.
Клубы дыма вились вокруг нее, подол платья начал тлеть. Она голыми руками потушила его и поползла к двери.
Колокол зазвонил как раз в тот момент, когда она ощутила дуновение ветерка. Кое-как поднявшись, Кит побрела к деревьям.
Работникам удалось потушить пожар прежде, чем прядильня окончательно сгорела, но почти вся крыша и второй этаж были уничтожены. Небо едва заметно посветлело, когда Кейн выбрался наружу и устало прислонился к стене. Лицо было измазано сажей, ла грязной одежде зияли дыры. У ног лежало то, что осталось от жестянки с керосином.
Подошедший Магнус молча обозревал картину разрушения.
— Нам еще повезло, — произнес он наконец. — Вчерашний дождь помешал огню распространяться быстрее.
Кейн поддел жестянку носком сапога.
— Ты прав. Еще неделя — и мы установили бы станки. Огонь пожрал бы их тоже.
— Кто, по-твоему, это сделал? — спросил Магнус, показав на жестянку.
— Не знаю, но намереваюсь узнать, — буркнул Кейн, глядя на зияющий провал крыши. — Я, разумеется, не самый популярный в городе человек и не удивлюсь, что кто-то решил сделать мне сюрприз. Но почему они так долго ждали?
— Кто знает.
— Трудно придумать лучший способ досадить мне. Денег на восстановление нет и неизвестно когда будут, уж это точно.
— Тебе лучше вернуться в дом и отдохнуть, — посоветовал Магнус. — Утром все покажется в ином свете.
— Погоди. Сначала я должен кое-что осмотреть. Иди, я тоже не задержусь.
