В Долгую субботу перед последним адвентом[14] они посетили выставку изделий ювелира Эйкельбаума на улице Театинерштрассе. Хотя это был день открытия и присутствовала только приглашенная публика, на выставке царила страшная теснота. Доната не собиралась здесь долго оставаться, ей хотелось лишь показаться в обществе. Но выставленные украшения просто околдовали ее, она не хотела уходить, пока не просмотрит все до конца. Это был единственный случай, когда она, встречая знакомых, ограничивалась лишь улыбкой и кивком головы, следуя за Тобиасом, который прокладывал путь сквозь толпу вдоль витрин.
Один широкий золотой браслет, простой и очень современный, особенно ей понравился.
– Не правда ли, изумительно, а, Тобиас?! – воскликнула она в восторге.
– Разрешишь подарить его тебе на Рождество?
– Только посмей! Если захочу, сама куплю.
– А я где-то читал, что только подаренное украшение доставляет удовольствие.
– Автор этого утверждения не был знаком со мной. А кроме того, я вообще равнодушна к драгоценностям.
– Неправда! Я же вижу, в каком ты восторге.
– Да, потому что браслет очень красив. Ты только посмотри на эту подвеску! Разве это не поэма?
– И тем не менее он, конечно же, ничего интересного для тебя не представляет, – с иронией заметил он.
– Не обязательно иметь все то, что нравится, – уточнила она. – Я, например, люблю некоторые полотна Пикассо, особенно его голубого периода, но никогда не повесила бы ни одно из них у себя в доме, даже если бы могла их приобрести.
– Ну, что ж, может, для меня это к лучшему. А то на подобный подарок ушла бы пара месячных окладов. Принести тебе что-нибудь попить?
– Нет, спасибо. Давай лучше зайдем после выставки во «Францисканер» и выпьем по кружке светлого, согласен?
– С удовольствием.
Закончив обзор выставки, вернее, с трудом пробив себе путь в возникшей на ней давке, они пробрались к выходу и уже на пороге почти столкнулись с Антоном Миттермайером, как раз входившим в вестибюль. «Лев строителей», крупный и тяжеловесный, был в сером пальто с меховым воротником и, наверное, подбитом таким же мехом.
Увидев Донату, он приподнял над головой свой котелок – головной убор, совершенно необычный для Мюнхена, – и произнес с явно преувеличенным восхищением:
– Аа! Сама Доната прекрасная!
Потом сразу же снова нахлобучил котелок на голову, видимо, не желая подставлять северному ветру свою бритую лысину.
– Как приятно встретиться с вами, господин Миттермайер! – ответила она, сияя. – Выставка просто уникальна.
– Но, несмотря на это, вы уже уходите?
– После того как все осмотрели. Может быть, зайду сюда еще раз в более спокойный день.
Миттермайера сопровождала наполовину загороженная его широкой спиной хрупкая и очень молодая девушка, нетерпеливо переминавшаяся во время этого разговора с ноги на ногу.
– Только не суетись, Траудель! – остудил ее нетерпение Миттермайер. – Или хочешь пройти туда без меня?
– Да ведь приглашение-то у тебя, – напомнила девушка и надула губки.
– Ну, тогда подожди! – Он положил руку ей на плечо и подтолкнул вперед. – Перед вами Траудель Ваннингер, девушка, из которой, наверное, может выйти толк. А ты, Траудель, имеешь честь быть представленной госпоже Донате Бек, самому преуспевающему архитектору женского пола во всей Федеративной Республике.
– Очень приятно, – бросила Траудель, на которую Доната не произвела никакого впечатления. Зато она не могла отказать себе в том, чтобы улыбнуться Тобиасу.
– Значит, вы и есть тот удивительный молодой человек, которому удалось вытеснить из фирмы старика Штольце, – то ли констатировал, то ли спросил Миттермайер.
– Это было не совсем так, – поспешно ответила Доната.
– Если бы спросили меня, я бы сказал, что он может оставаться в фирме, – заметил Тобиас.
– Очень великодушно с вашей стороны, – выпятил губы Миттермайер.
– Существовали чисто личные разногласия между мною и Артуром Штольце, с которыми Тобиас Мюллер не имеет ничего общего, – заявила Доната.
Миттермайер поднял пушистые серые брови.
– Вот как?
Траудель, которой было скучно все это слушать, обратилась к Тобиасу:
– Ну, и как вам понравилась выставка?
– Великолепно. Вы будете в восторге.
Миттермайер отвел Донату в сторону, а сам встал между ней и молодыми людьми.
– Могу вас понять, Доната. Молодость всегда хороша, и можно доставить себе удовольствие, попробовав ее на вкус. Но, если разрешите дать вам совет…
– Да, прошу вас! – Доната, которой меньше всего хотелось слушать рекомендации, изобразила на лице такое восхищение, словно она – ребенок до разговора с которым снизошел большой дядя.
– Следите за тем, чтобы не обанкротиться.
– Я пока такой опасности не вижу.
– Доброго старого Штольце вам будет очень недоставать.
Тобиас и Траудель вели оживленную беседу за его спиной.
– Я пыталась его удержать, – заметила Доната, – но ничего нельзя было сделать.
– Просто он уже не в силах выступать в качестве главной тягловой силы.
– Насколько мне помнится, – промолвила Доната, – я никогда его в таком качестве и не рассматривала.
– Так вот, кажется, у него и дома есть свои трудности.
– Правда? Я об этом ничего не знаю.
– Вы все еще очень наивны, Доната.
Доната улыбнулась.
– Вот как? Вы думаете?
– Правда, вы сделали большую карьеру. Подобные успехи часто ведут к переоценке собственных сил.
– Может быть, я действительно склонна к этому, – признала Доната.
– Итак: будьте осторожны!
Молодые за его спиной смеялись. Он резко повернулся лицом к ним.
– Что тут такого смешного?
Траудель хихикнула.
– Господин Мюллер так остроумен, он…
Миттермайер ее прервал:
– Он прирожденный развлекатель, стремящийся к уединению. Так я его себе и представлял.
Улыбка Траудель погасла.
– Но, дэдди,[15] ведь невинная шутка…
– В этом молодом человеке нет ничего такого, что можно назвать невинным. – Он схватил ее под руку. – Пошли! – На входе в ювелирный торговый дом он еще раз обернулся. – Подумайте о том, что я вам сказал, Доната.
Озадаченные Доната и Тобиас остались в вестибюле. Она первая оправилась настолько, что могла говорить.
– Так пойдем пить пиво?
– У меня всякая охота отпала.
