– У меня тоже. Значит, едем домой.
При подходе к подземному гаражу им пришлось выдержать сильный порыв ветра.
– Что имеет против меня этот гад? – спросил слегка растерянный Тобиас.
– Мне показалось, что ты слишком откровенно флиртовал с его подружкой. Может, в этом дело?
– Я вовсе не флиртовал с ней, честно тебе говорю. Я лишь попытался чуточку ее развлечь.
– Я же верю тебе, любимый. Действительно, он уже заранее был против тебя предубежден.
– Но почему же?
– Подумай сам!
За разговором они пересекли улицу и подошли к пассажам на площади Макс-Йозеф-Платц, откуда начинался спуск в гараж. Здесь, внутри прохода, было уютнее. Лавки с элегантными товарами на витринах сдерживали порывы ледяного ветра. Люди либо торопились, либо фланировали по проходу, останавливались перед витринами, разглядывая их, либо заходили в лавки. В одном из углов сидел оборванный нищий со шляпой на коленях.
– У тебя есть марка? – спросила Доната.
– Зачем? Он определенно получает пенсию от органов социального обеспечения.
– Да. Конечно. И все же… – Доната остановилась.
– А деньги он все равно пропьет.
– Пусть! Пока и у нас хватает на выпивку.
Тобиас бросил в шляпу монету, которая упала туда со звоном.
Доната потянула его прочь.
– Мне тоже неприятны такие обитатели ночлежек. Ведь у нас, по существу, нет людей, которым только и осталось, что побираться. Но с другой стороны, они все же вызывают у меня угрызения совести. Потому что сами мы так хорошо обеспечены.
– О чем говорил с тобой Миттермайер?
– А, чепуха.
Теперь остановился уже Тобиас.
– Неужели ты не можешь ответить мне нормально? – резко спросил он.
Зеленые глаза Донаты сверкнули.
– Будь добр переменить тон!
Тобиас с явным усилием заговорил тише.
– Этот человек меня оскорбил, а ты, вместо того чтобы меня защитить, просто проглатываешь его хамство. Ты стояла перед ним как школьница и, вместо того чтобы дать ему энергичный отпор, слушала, как он меня поносит, – и не говори, что он этого не делал!
– Миттермайер играет главные роли в строительном деле. Я, правда, еще ни разу не получала от него заказов и, наверное, не получу, но все равно он – важная персона.
– Но это ведь не дает ему права чернить меня.
– Он этого и не делал, любимый.
– А что же он делал?
Она снова двинулась по проходу.
– Он предупреждал меня от таких шагов, которые могут привести к краху фирмы.
Он снова заговорил громче:
– То есть предупреждал, что причиной краха могу стать я, так?
– Тобиас, – ответила она, – я ради тебя испортила отношения с Артуром Штольце. Это совершенно определенно не было твоей виной. Но это произошло. Теперь я не могу ради тебя цапаться еще и с Миттермайером. Наверняка не только ему, но и многим другим ты – или, скажем, наша связь – как бельмо на глазу.
– И что же имеют против меня эти старые хрычи?
– Они именно таковы – старые хрычи. А в тебе они видят молодца, вполне способного увести у них из- под носа пару-другую хорошеньких кошечек-фифочек, на которых им приходится тратить кучу денег, чтобы держать их у себя под крылом. Кроме того, ты посмел очаровать такую зрелую женщину, как я. Они подозревают, что ты грабастаешь монеты за то самое, за что они вынуждены платить.
– Но я же так вовсе не поступаю.
– Да, только им-то это неизвестно.
Они приблизились к отделанному кафелем коридору, ведущему в подвальное помещение, и спустились вниз.
– Ты поставила меня в невыносимое положение, – пожаловался он.
– Я – тебя? – Она невольно рассмеялась.
– Люди подумают, что ты меня содержишь.
– Не подумают, если ты будешь стараться на работе, не станешь ездить на шикарной машине и жить в роскошной квартире на верхнем этаже с выходом на плоскую крышу.
– Ты не понимаешь меня, Доната.
– Понимаю, и очень даже хорошо. Мы оба сидим в одной клетке. Но так ли уж важно, что именно думают о нас другие, раз мы вместе счастливы?
– Мы в состоянии одним махом избавить наши отношения от всяких пересудов. – Они за это время спустились по ступенькам, миновали длинный коридор и подошли к кассовому помещению. – Давай поженимся, Доната!
Она, подняв голову, посмотрела на него. Он стоял перед ней сильный, высокий и молодой, с совсем неуместным для такой наружности выражением беспокойства и решимости на гладком, еще не тронутом возрастом лице. Она опять не смогла удержаться от смеха.
– Что же тут смешного? – обиженно спросил он.
– О, прошу, прошу тебя, не принимай это на свой счет! – Она положила ладони на его предплечья. – Просто мне пришло в голову, что ты уже в третий раз повторяешь свое брачное предложение, но еще ни разу не делал этого в столь прозаической обстановке – перед денежным автоматом кассового помещения подземного гаража. Ну, посмейся же со мной вместе! Ведь есть же у тебя чувство юмора!
Он оставался совершенно серьезным.
– Пусть у меня нет таланта делать тебе предложение в нужный момент и в подходящей обстановке. Мне еще решительно недостает опыта. Но это ведь ничего не меняет в том факте, что я прав. Для нашей женитьбы никаких противопоказаний нет.
– Есть, Тобиас, их по меньшей мере с десяток. Прошу тебя, не заставляй меня их перечислять, ты их знаешь сам.
– Доната, я…
Она оттолкнула его в сторону и сунула в автомат жетон парковки и монету. Автомат застучал, а она снова повернулась к нему.
– Не торопи меня, Тобиас, я хочу подумать. – Она взяла выскочившие из автомата квитанцию и монеты сдачи и ухватила Тобиаса под руку. – У нас ведь есть время, Тобиас. Уж если у нас вообще что-то есть, так это время, много времени.
Но уже в те минуты, когда она тащила его к машине, внутренний голос спросил ее: «А права ли ты? Остается ли у тебя время, Доната? Разве такая любовь, как у тебя, может быть долгой?»
Вслух она ничего такого не сказала, но зато бойко протараторила:
– Нам ведь предстоит решать совсем другие проблемы. Я навела справки насчет квартиры для тебя, и, кажется, в перспективе наметилось кое-что подходящее…
– Если ты выйдешь за меня, то эта квартира ни к чему.
Не отвечая на это возражение, она продолжала:
– Это на улице Верингерштрассе. Ничего особенного, две комнаты, кухня и ванная, но зато в центре. И если ты займешь эту квартиру, то надо бы подыскать тебе собственную машину самое позднее к весне.
– До знакомства с тобой я прекрасно обходился и велосипедом.
– Но тогда ты был еще студентом. А теперь ты – архитектор, и притом на постоянной работе, с прочным положением.
Они прошли вниз еще по одной лестнице и нырнули в темноту гаража. Оба остановились, чтобы
