представления. Совершенно необычным было обращение посла непосредственно к главе правительства, минуя руководителей соответствующих ведомств — в данном случае наркомов внутренних и иностранных дел, а также наркома внешней торговли, — тем более в условиях советской министерской бюрократии.
И все же этот необычный шаг являлся «революционным». Посол, очевидно, видел в Молотове более важную персону, которой в дальнейшем вместе со Сталиным предстояло определять германскую политику СССР; Молотов, по его мнению, не был односторонне ориентирован на западные державы, а на основе своего выходящего за пределы одного ведомства положения, а также не в последнюю очередь и благодаря авторитету, которым он, как известно, пользовался у Сталина, мог осуществить переориентацию советской политики в отношении Германии.
Кроме того, посол надеялся, что докладная записка попадет в руки Гитлера и будет им одобрена. Поэтому не рекомендовалось предлагать министра-еврея в качестве партнера по переговорам. В любом случае Шуленбург хотел достичь большего, чем просто решения упомянутых здесь отдельных вопросов. Вторая фраза преамбулы записки, похоже, указывает именно на это. «Самой удобной предпосылкой для подобного шага, — писал он, — стало бы начало переговоров относительно германо-советских договоренностей о торговле и системе расчетов на 1939 год и о предоставлении Советскому Союзу обширного товарного кредита». Переговоры, таким образом, должны были прежде всего подготовить почву для более крупных и важных шагов.
В Берлине Шуленбурга ожидали три новости. 21 октября, вслед за оккупацией Судетской области, фюрер издал директиву «об окончательном урегулировании чехословацкого вопроса», в соответствии с которой вермахту было приказано приготовиться к дальнейшему продвижению на восток. 24 октября Риббентроп по поручению Гитлера предложил Польше «совместную политику в отношении России на базе антикоминтерновского пакта»[181], что серьезно угрожало советским интересам. Было ясно, что Гитлер свое внимание в первую очередь направлял на «решение» так называемого польского вопроса. А 2 ноября /Первый/ Венский арбитраж предложил создать на востоке покоренной Чехословакии марионеточное государство «Закарпатская Украина», которое могло бы стать плацдармом для наступления на Советскую Украину, а возможно, и на Советский Союз[182].
Все три сообщения в равной степени продемонстрировали послу крайнюю необходимость осуществления планов, ради которых он приехал в Берлин.
Его коллега в отставке Ульрих фон Хассель, также находившийся в эти дни в Берлине, 4 ноября так прокомментировал последнее событие: «Новая Чехословакия представляет собой, пожалуй, еще более не устойчивую структуру, особенно в ее восточной части. Там возникнет ситуация, которая может стать источником более серьезных конфликтов. Не делает ли Гитлер ставку на Украину?»
Настроение, которое застал посол в министерстве иностранных дел, должно быть, не очень отличалось от того, которое наблюдал Хассель в середине декабря[183]. Нейрат (еще в начале года его начальник), переведенный на «незавидный пост», производил «впечатление по корного судьбе человека». Статс-секретарь фон Вайцзеккер «довольно озабоченно охарактеризовал риббентроповскую или гитлеровскую внешнюю политику, явно нацеленную на войну. Правда, пока еще не решили: выступить ли сначала против Англии, обеспечивая нейтралитет Польши, или сперва на востоке ликвидировать германо-польский и украинский вопросы, а также мемельскую проблему». Сам Риббентроп неохотно принимал прибывающих в Берлин послов и «так же, как и фюрер, не любил выслушивать иные мнения». В целом деловая обстановка в министерстве казалась «почти невыносимой: дикая суета, от которой вот-вот лопнут нервы. Высшее начальство, за исключением, быть может, в какой-то степени Вайцзеккера, также ничего не знает о политических целях и средствах». Руководитель восточной референтуры политического отдела МИД, д-р Вернер Оттофон Хентиг, с которым Шуленбург был лично знаком по прежней работе, «справедливо заметил, что сетовать на обстоятельства не имеет смысла. Положение настолько серьезно, что пора начинать действовать».
Во время совещаний в министерстве иностранных дел Шуленбург, по-видимому, действовал не менее настойчиво, чем его коллега Хентиг. Несомненно, он рекомендовал, используя затруднительное поло жение Советского правительства, срочно приступить к переговорам, открывая путь процессу нормализации отношений между двумя враждующими европейскими державами. Можно предположить также, что при этом он охарактеризовал позицию Сталина и его правительства таким образом, чтобы вызвать интерес немецкой стороны. Подтверждением этому служит следующее высказывание Отто Майснера, бывшего тогда статс-секретарем: «Из личных впечатлений германского посла в Москве графа Шуленбурга явствует, что Сталин, убежденный в военной мощи Германии и решимости ее руководства, сразу после чехосло вацкого кризиса высказался в пользу Германии как более сильной державы» [184]. То, что это соответствовало не фактам, а лишь надеждам и планам германской дипломатии в России, покажет дальнейшая судьба этой крайне трудной инициативы к сближению. Тем не менее, как свидетельствуют воспоминания Майснера, Шуленбургу удалось пробудить в Берлине, по меньшей мере у «разумной элиты», интерес к своему плану. Это относилось и к тем прагматикам министерства иностранных дел, которые сконцентрировались в отделе экономической политики. Аргументы Шуленбурга попали здесь на благодатную почву. Советский Союз, говорил он, окончательно загнанный в тупик, стремится максимально усилить свой военный потенциал. Для этого ему нужна иностранная помощь, и прежде всего немецкая технология. В то же время набравшая высокие темпы военная промышленность Германии испытывала большую потребность в сырье, а немецкое население — в обеспечении продовольствием, прежде всего пшеницей. Наконец, существовала, пусть и отдаленная, надежда на то, что желание Гитлера заполучить житницу Украину могло поутихнуть, а возможно, и вовсе исчезнуть, если ему на благоприятных условиях и на долгий срок будут гарантированы в достаточном количестве поставки зерна из районов Причерноморья.
Эта аргументация таила в себе и определенную опасность. Советскому Союзу предоставлялась возможность некоторое время проводить политику экономического умиротворения; вместе с тем это, разумеется, позволило бы ему значительно укрепить свою военную мощь, чтобы путем устрашения сделать менее вероятным безрассудное немецкое нападение. Но поскольку Шуленбург и значительная часть немецких дипломатов в России считали внешнюю политику Советского правительства исключительно оборонительной, они не видели опасности усиления советского военного потенциала. Применительно к Германии поставка русских продуктов сельского хозяйства могла представляться им желаемой, массовый же экспорт из СССР важного в военном отношении сырья — опасным. Но в то же время оживленные торговые и экономические сношения обещали временное ослабление напряженности, средне- или даже долгосрочное смягчение жесткого курса германо-советской конфронтации. Наконец, к тому моменту все еще существовала определенная надежда, что оба врага постепенно убедятся в пользе мирных двухсторонних отношений и Германия откажется от своих агрессивных целей.
Первой документально подтвержденной инициативой, направленной на оживление германо-советских торговых отношений стала составленная в этот период в министерстве иностранных дел и предназ наченная для восточноевропейской референтуры записка руководителя отдела экономической политики министериаль-директора Виля. Эмиль Виль[185], католик, прокурор из Бадена, — дипломатическая карьера которого (назначен в министерство иностранных дел в соответствии с указом от 5 февраля 1920 г.) позволила ему побывать в период Веймарской республики в западных странах (Лондон, Вашингтон и Сан-Франциско) — был далек от национал-социализма и являлся для Шуленбурга надежным собеседником.
Записка Виля датирована 4 ноября 1938 г., то есть вторым днем совещаний Шуленбурга с коллегами из министерства иностранных дел[186]. В документе Виль выдвинул на передний план вопрос об увеличении Германией закупок сырья в России и пытался пробудить интерес к оживлению торговых отношений, указывая на возможность склонить Россию «к немедленному расширению поставок сырья Германии независимо от предоставления кредитов». «Положение Германии с сырьем ... таково, — писал он, — что со стороны служб генерал-фельдмаршала фон Геринга и других заинтересованных ведомств настоятельно выдвигается требование по крайней мере еще раз попытаться оживить сделки с Россией, в особенности связанные с импортом русского сырья». Далее Виль добавил: «Германское посольство в Москве неоднократно высказывалось в пользу возобновления контактов с СССР и считает настоящий момент благоприятным для этого». Он рекомендовал использовать предстоящий в
