l:href='#n223' type='note'>[223]. По мнению Советского правительства, оно располагало доказательствами того, что подобные действия Германии одобрены западными державами[224]. Возрастающее равнодушие в отношении Польши, проявленное западными державами после Мюнхена[225], казалось, подтверждало это. Из-за особой актуальности польского вопроса пришлось отложить реализацию главной цели Советского правительства — создание действенного коллективного фронта борьбы против «фашистской агрессии».Сохранилась возможность обеспечения безопасности Польши на двусторонней основе.
Польское правительство пошло навстречу Советскому Союзу: оно посчитало себя, как не без умысла сообщил посол Шуленбург в министерство иностранных дел, «действительно вынужденным... искать поддержку в другом месте»[226]. По словам Шуленбурга, польский посол в Москве В. Гжибовский с октября 1938 г. прилагал усилия к тому, чтобы начать подобные переговоры. Литвинов просил, как сообщил Гжибовский Шуленбургу[227], дать время на обдумывание.
Советскому правительству между тем поступали тревожные сообщения. 18 октября советник германского посольства в Варшаве Рудольф фон Шелия[228] в беседе с вице-директором политического департамента министерства иностранных дел Польши Т. Кобылянским выяснил, что Польша при определенных условиях готова «выступить на стороне Германии в походе на Советскую Украину»[229]. Это сообщение вскоре попало в Москву. 24 ноября Чемберлен, Галифакс, Даладье и Боннэ во время парижских совещаний обсуждали с неприятным для советской стороны равнодушием очевидное намерение немцев нападением на Украину «начать расчленение России»[230]. Нет ничего удивительного в том, что при таких обстоятельствах 24 ноября Литвинов ухватился за польское предложение о переговорах.
Между тем польский посол в Берлине Ю. Липский в своей второй беседе с Риббентропом (17 ноября) по поручению министра иностранных дел Бека ответил недвусмысленным отказом[231] на предложение немцев об «общем урегулировании» спорных, с точки зрения Германии, проблем. Таким образом, испытывая давление своих мощных соседей, Польша старалась балансировать между Германией и Россией и искала более тесного сближения с западными державами[232].
26 ноября Польша и СССР в совместном коммюнике[233] подтвердили действенность польско-советского Договора о ненападении и подчеркнули, что он ставит польско- советские отношения на миролюбивую основу[234]. На другой день газета «Известия» положительно оценила развитие этих отношений. Тем самым, по мнению Эрнста Кёстринга, России удалась «первая попытка выйти из внешнеполитической изоляции»[235].
В этой «сенсации дня»[236] германский посол усмотрел попытку Польши «обезопасить себя с тыла». Все острее ощущая нехватку информации, он, тем не менее, понимал, что угроза исходила лишь с запада, из Германии. В послании от 28 ноября 1938 г. руководителю восточноевропейской референтуры политического отдела министерства иностранных дел д-ру Шлипу, в ведении которого находились и польские вопросы, Шуленбург настоятельно просил «сообщить ему хотя бы в частном письме», действительно ли «надвигается опасность». Посол был обеспокоен тем, что ему не были известны планы Гитлера. 28 ноября в частном письме в Берлин Шуленбург сообщал: «Я писал тебе, что в настоящее время необходимо внимательно следить за тем, «что происходит вокруг Польши». Вчера Советское правительство опубликовало коммюнике, свидетельствующее о том, что на последних переговорах с польским послом в Москве было констатировано, «что польско-советский договор о ненападении сохраняется в полной мере». Это означает, что Советский Союз не намерен создавать трудности для Польши, если она «откуда-либо» подвергнется давлению или окажется в опасности.
Это официальное советское заявление совершенно очевидно направлено против нас, но, к сожалению, мы не знаем, чем оно вызвано. Возможно, Польша, опасаясь нас, хочет прикрыть себе тыл. Но почему?? Привлечение Советского Союза Польшей большого восторга в Германии не вызовет. Неужели на нашей восточной границе быть грозе?»[237]
В конце ноября 1938 г. в германском посольстве в Москве усилилось подозрение, что следующую внешнеполитическую пробу сил Гитлер планирует провести в Польше. С подтверждением действия польско-советского Договора о ненападении можно было ожидать, что этот конфликт приведет к войне. Ее угроза вновь заняла главное место в политических размышлениях и практических делах[238]. Теперь было важно в возможно короткий срок создать дипломатическую ситуацию, которая сдержала бы безответственные экспансионистские устремления Гитлера.
Отчет о польско-советском сближении, направленный 3 декабря 1938 г. после серьезных раздумий послом Шуленбургом в Берлин[239], стал следующей вехой на этом пути. Мюнхенская встреча, писал посол, вновь сблизила Польшу и Россию. Инициатива, по всем признакам, ис ходила от Польши. «Страх Советского Союза перед постоянно усиливающейся Германией» и желание Польши «прикрыть тыл в случае угрозы со стороны Германии» побудили эти страны преодолеть существующие противоречия. Советский Союз, говорилось далее, чувствует себя после Мюнхена изолированным; Францию он считает бессильной, неспособной на решительные действия, Чехословакию — «вассальным государством, которое должно служить трамплином для дальнейшего продвижения Германии в сторону Советского Союза... Закарпатская Украина под влиянием Германии представляется Советскому Союзу... большой опасностью... Нормализуя свои отношения с Польшей, Советский Союз надеется вырвать Польшу из фронта государств-агрессоров». Шуленбург утверждал, что «здесь несомненно налицо... страх перед... совместной германо-польской акцией против Советского Союза». Дескать, подтверждением советско-польского договора о ненападении как меры, препятствующей вступлению Польши в антикоминтерновский пакт, Советский Союз старается передвинуть «будущее наступление немцев на востоке с польско-советской на германо-польскую границу». «Советский Союз заинтересован в сохранении статус-кво на Востоке, то есть в сохранении Польши и Прибалтийских государств в их нынешнем состоянии».
Этой аргументацией Шуленбург намекал на ситуацию, при которой его предшественник в Москве, Рудольф Надольный, с января 1934 г., то есть после заключения германо-польского договора о нена падении, для успокоения Советского Союза настаивал в Берлине на предоставлении гарантии безопасности Прибалтийским странам. Тогда к его аргументам Гитлер не прислушался. Но затем условия круто изменились. Советский Союз из ослабленной голодом, не способной к обороне страны превратился в строго организованное, сильное государство, на силу которого волей-неволей возлагали свои надежды против ники дальнейшей германской экспансии. В новой ситуации концепция военного устрашения приобретала все большее значение. «Во всяком случае... внутренние политические трудности, — предупреждал военный атташе Эрнст Кёстринг, — не помешают сегодня мобилизации СССР»[240].
В своем отчете посол также не оставил сомнений относительно военной решимости СССР. «Советский Союз стремится противостоять Германии, которую он считает своим наиболее сильным противником везде, где только возможно». В письме руководителю восточноевропейской референтуры политического отдела министерства иностранных дел[241] выражена основанная на опыте судетского кризиса озабоченность посла. Советское правительство, писал он, явно хочет — на этот раз со вместно с Польшей — осуществить свои планы по созданию Восточного пакта и, если возможно, обеспечить гарантии Прибалтийским государствам. И далее: «Вместе с тем я пока не могу поверить в то, что в настоящее время Советский Союз возьмет на себя обязательства, которые могли бы вынудить его в интересах третьих стран взяться за оружие. Опыт чешского конфликта оставил слишком неприятный осадок».
Ясно, но из-за цензуры сдержанно выразил он в одном из частных писем свое удовлетворение по поводу польско-советского сближения[242]: «Сближение Польши и Советского Союза является важным фактом, последствия которого еще невозможно предвидеть. Я уже писал тебе, что «события вокруг Польши» в скором времени станут достойными внимания. И происходит кое-что в Румынии. Расстрел руководителей «Железной гвардии» — свидетельство тому»[243].
