Внутриполитическое развитие в CQCP также обнадеживало германского посла. Ослабление террора, наметившееся с начала декабря 1938 г. и вызвавшее надежду на внутреннюю стабилизацию и улучшение условий жизни, а также «назначение энергичного и имеющего влияние Микояна на пост наркома внешней торговли»[244] — все это позволяло рассчитывать на оживление внешней торговли[245].
Новый импульс к оживлению торговых отношений
Вопрос о расширении германо-советских торговых отношений опять выдвинулся на передний план интересов посольства. Сразу же после объявления о назначении Анастаса Микояна народным комиссаром внешней торговли германский посол вновь пригласил советского полпреда в Берлине Мерекалова в свою резиденцию, чтобы продолжить начатые 15 ноября 1938 г. переговоры. «В прошлую пятницу, — сообщал он Шлипу 5 декабря[246], — господин Мерекалов завтракал у меня во второй раз. По его мнению (формулировка, свидетельствовавшая о заинтересованности посла), назначение Микояна комиссаром внешней торговли непременно будет на пользу германо-советским торговым отношениям. Мерекалов, однако, не рискнул с определенностью сказать, когда находящийся здесь руководитель советского торгпредства в Берлине Давыдов вернется на свой пост. Он «полагает», что это произойдет до середины месяца».
Вторично приглашая Мерекалова, Шуленбург, вне всякого сомнения, намеревался продолжить усилия, направленные на постепенное улучшение политических отношений. Этим объясняется тот факт, что об этом обмене мнениями проинформировали Гитлера. Последний в обстановке меняющихся внешнеполитических условий на новогоднем приеме дипломатического корпуса 12 января 1939 г. упомянул ранее состоявшуюся встречу Мерекалова с Шуленбургом, явно желая создать впечатление о ведущихся переговорах.
Между тем принятие решений Советским правительством по германским инициативам затянулось. Давыдов в середине декабря 1938 г. в Берлин не вернулся. Его заместитель Скосырев 19 декабря в установленном порядке подписал продление на 1939 г. торгового соглашения. Этот же заместитель Давыдова явился 22 декабря в министерство иностранных дел на очень важную, с точки зрения Шнурре и Хильгера, беседу, во время которой предполагалось прозондировать готовность советской стороны к переговорам. Но сперва ответа не последовало. И ничто не указывало на то, что Советское правительство намерено отреагировать на предложение восточноевропейской референтуры отдела экономической политики министерства иностранных дел.
4 января 1939 г. Шуленбург предпринял еще один важный шаг в данном направлении. Он обратился к наркому Литвинову[247]. Вначале посол, как обычно, предъявил обширный перечень случаев ареста иностранцев, когда, по его словам, «советскими внутренними органами... были допущены нарушения договора», и просил передать его наркому внутренних дел Лаврентию Берия. Затем он перешел к непосредственному поводу встречи, переведя разговор «на повторное предложение о кредитах Советскому Союзу», и выяснил, «что Литвинов ничего об этом не знал», — доказательство того, насколько несерьезно Советское правительство восприняло германские инициативы, за которыми оно не в последнюю очередь, должно быть, видело заинтересованность немецкой стороны в поставках важного в военном отношении сырья. Однако после настойчивых намеков посла на важность этого вопроса Литвинов «проявил заметную заинтересованность и сделал себе по метки».
Чтобы придать демаршу посла на встрече с Литвиновым дополнительный вес, Мерекалова в Берлине попросили о встрече советник посольства Хильгер и бывший посол Надольный. Мерекалов принял их 5 января 1939 г. и имел с ними продолжительную беседу[248]. Посещение советского полпреда уволенным в 1934 г. в отставку и проживавшим с тех пор в своем поместье близ Берлина опальным бывшим послом в Москве и ответственным за вопросы торговли советником не соответствовало сложившимся дипломатическим традициям. Тем сильнее подчеркивался неофициальный характер этих предварительных разговоров. Советская сторона уважала Надольного. Хильгер нанес ему визит во время приезда в Берлин и пожаловался на то, что Шуленбург и он в Берлине «лишь медленно продвигаются к цели... что... Гитлер все еще никак не придет к разумной позиции»[249]. В этих условиях Надольный, к словам которого уже давно никто не прислушивался, решил положить на советскую чашу весов и собственные доводы. Они сводились к следующему: немецкая заинтересованность в более широком соглашении о торговле и кредитах чрезвычайно возросла и «немцы готовы пойти на дальнейшие уступки». По словам Хильгера, немецкая сторона лишь ждет от Советского Союза списка необходимого оборудования, чтобы в вопросах цен и сроков поставок пойти, где только можно, навстречу. «Хильгер заявил, что немцы готовы приступить к переговорам, ждут ответа и что... он мог бы отложить свою поездку в Москву, с тем чтобы принять в них участие».
Спустя неделю совместные немецкие усилия дали первые результаты: 10 января 1939г. Мерекалов лично обратился к руководителю отдела экономической политики МИД Эмилю Вилю с просьбой принять его, чтобы передать заявление своего правительства «относительно предложения Германии о кредитах»[250]. Перед этим Советское правительство получило еще одно тревожное сообщение из Варшавы, свидетельствовавшее о совместных германо-польских планах, направленных против СССР[251]. Как бы в подтверждение этого сообщения вскоре последовал визит польского министра иностранных дел Ю. Бека в Германию. 5 января в Берхтесгадене он провел совещание с Гитлером, а 6 января в Мюнхене с Риббентропом[252] . Советское правительство к этому моменту уже осознало важность этих совещаний, но не знало о польской сдержанности[253] и было заинтересовано в том, чтобы помешать германо-польским договоренностям. Согласие на германские предложения могло бы стать шагом в данном направлении.
В этих обстоятельствах Мерекалов пошел намеченным Шуленбургом в Москве и Шнурре в Берлине курсом и в конце концов 11 ноября появился в сопровождении Скосырева в отделе экономической поли тики министерства иностранных дел[254]. О беседе Мерекалова — Виля имеется три информации: короткое, более позднее изложение Густава Хильгера[255], также присутствовавшего на этой беседе, и две докладные записки Виля, датированные этим и следующим днями[256]. Как вспоминал Хильгер, Мерекалов явился через три недели после немецкой инициативы (22.12.1938) «в сопровождении Скосырева в министерство иностранных дел и заявил, что его правительство готово обсудить эти условия, но переговоры должны будут проходить в Москве». Хильгер добавил, что заинтересованность Германии в советском сырье в то время была столь велика, что было «благосклонно принято» даже желание советской стороны проводить переговоры в Москве. В английском издании воспоминаний Хильгера следует характерное примечание: «... рейх проявил большой интерес к сырьевым ресурсам Советов, поэтому Виль, возглавляющий экономический отдел министерства иностранных дел, охотно поддержал предложение Мерекалова».
Докладные записки Виля свидетельствуют о его большой заинтересованности в переговорах, причем предложение о проведении переговоров в Москве не вызвало у него противодействия. Подробный анализ текста записок (отраженная в них суть советского заявления не выходила за рамки «деловых отношений», отвечающих «миролюбивой политике» в отношении капиталистических стран) создает впечатление, что Вилю слишком хотелось подчеркнуть именно официальный характер этого правительственного заявления. Между тем оно сводилось к простому сообщению о готовности советской стороны обсудить предложения Германии от 22 декабря прошлого года при условии, что переговоры будут проходить в Москве и что с германской стороны будут сделаны дальнейшие уступки (в отношении начисления процентов на кредиты, гарантий на случай убытков, цен и сроков поставок). По словам Виля, Советское правительство настаивало на переговорах в Москве потому, что возможные там деловые контакты «только благоприятствовали бы переговорам». В своих записках Виль пытался создать впечатление, что он долго и упорно сопротивлялся советскому требованию, но в конце концов вынужден был уступить. «Поскольку, — писал он, —
