напомнил о том, что германская сторона «действительно желает улучшения германо-советских отношений». Между тем Шуленбург догадывался, что она преследует цели диаметрально противоположные его плану! В последнюю минуту советский собеседник задал ему опасный вопрос о двусмысленности этой дипломатической инициативы. А затем тактично и, может быть, не без оснований поставил риторический вопрос, «правильно ли информировал Россо свое правительство». В дальнейшем ходе разговора Молотов, продолжая развивать этот вопрос, заявил, что «Советскому правительству в настоящий момент прежде всего хотелось бы знать, существуют ли планы, о которых говорилось в сообщении Россо, или нечто подобное в действительности и вынашивает ли еще германское правительство подобные идеи. Он, Молотов, ознакомившись с сообщением из Рима, не нашел в нем ничего невероятного... У него сложилось впечатление, что в нем, должно быть, многое соответствует истине, поскольку эти мысли развиваются в том же направлении, которое выработалось у германской стороны уже несколько месяцев назад» (запись Шуленбурга).
В советской записи беседы сказано, что Молотов в связи со своим упоминанием «плана Шуленбурга» подчеркнул: важно «выяснить мнение германского правительства по вопросу о пакте ненападения». Шу ленбург ответил, «что все то, о чем он говорил Россо в части Балтийского моря, возможного улучшения отношений СССР с Японией, нашло свое выражение в зачитанной им сегодня инструкции. Шуленбург (добавил), что его последние предложения еще более конкретны». Молотов подчеркнул, что «Германия до последнего времени не стремилась к улучшению взаимоотношений с СССР... мы, разумеется, приветствуем... сегодняшнее заявление посла... поскольку «план Шуленбурга» идет по той же линии... Шуленбург (спросил), можно ли пункты (его) «плана» принять за основу дальнейших переговоров. (Молотов ответил утвердительно и высказал пожелание), что теперь надо разговаривать в более конкретных формах». Тут же он вновь спросил Шуленбурга, сформировалось ли (также) у германского правительства определенное мнение по вопросу о пакте ненападения. «Шуленбург (ответил), что с Риббентропом этот вопрос пока не обсуждался. Германское правительство не занимает в этом вопросе ни положительной, ни отрицательной позиции. Тов. Молотов (заявил), что в связи с тем, что как Риббентроп, так и Шуленбург говорили об «освежении» и о пополнении действующих советско-германских соглашений, важно выяснить мнение германского правительства по вопросу о пакте ненападения или о чем-либо подобном ему».
Затем Шуленбург спросил, «следует ли рассматривать упомянутые т. Молотовым пункты как предпосылку для приезда Риббентропа». Молотов заявил, что он специально вызовет Шуленбурга и даст ему ответ на сегодняшнее заявление. Во всяком случае, по его мнению, перед приездом министра необходимо в качестве подготовки прояснить некоторые вопросы. Шуленбург сообщил, «что телеграфирует содержание сегодняшней беседы в Берлин, где подчеркнет особую заинтересованность Советского правительства в названных т. Молотовым пунктах». Он попросил Молотова ускорить ответ на инструкцию Риббентропа.
В донесении, направленном в министерство иностранных дел, в котором «план Шуленбурга» не упоминается, посол относит слова Молотова к Россо. «Молотов повторил, что его в первую очередь интересует ответ на вопрос, имеется ли у германской стороны желание конкретизировать пункты, приведенные в сообщении Россо. Так, например, Советское правительство хотело бы знать, видит ли Германия реальные возможности... воздействовать на Японию. И далее, как обстоят дела с идеей заключения пакта о ненападении? —добавил буквально Молотов». Молотов закончил беседу констатацией, что если германское правительство при данных условиях разделяет желание заключить пакт о ненападении, «то по этому вопросу следует прежде провести конкретные переговоры». Лишь при таких условиях можно говорить о визите Риббентропа.
Решающим в этой беседе было то, что Советское правительство резко изменило позицию, впервые высказав свои
— пакт о ненападении с Германией,
— совместные гарантии нейтралитета Прибалтийских государств,
— отказ Германии от разжигания японской агрессии и вместо этого оказание влияния на Японию с целью прекращения ею пограничной войны,
—заключение соглашения по экономическим вопросам на широкой основе[1066].
Изменение позиций советской стороны отразилось также в утверждении Молотова (зафиксированном лишь в записи Шуленбурга), что Советское правительство теперь убедилось в том, что «правительство Германии имеет действительно серьезные намерения внести изменения в свое отношение к Советскому Союзу», причем сделанное в этот день Шуленбургом заявление он оценил как «решающее»[1067].
В письме от 16 августа, доставленном Хервартом в Берлин, посол Шуленбург сообщал статс-секретарю о своем удовлетворении беседой[1068]. Тот факт, что рейхсминистр сам предлагает свой визит, по-видимому, льстит Советскому правительству, которое тщетно добивалось высокопоставленного партнера по переговорам с английской стороны. Послу показалось примечательной «во вчерашних высказываниях господина Молотова удивительная умеренность в его требованиях к нам». Он отметил в качестве значительного момента советское желание заключить с Германией пакт о ненападении. В отношении Японии Молотов довольствовался лишь пожеланием, чтобы германское правительство оказало содействие советско-японскому примирению. Однако в вопросе Прибалтики не последовало никаких уточнений советских пожеланий. В настоящий момент, заключил посол, дело дейст вительно выглядит таким образом, «что мы добились в здешних переговорах желаемого успеха».
Гитлер и его министр иностранных дел «как на иголках»[1069] ожидали в Берхтесгадене результата этой беседы. Отчет Шуленбурга от 16 августа был истолкован таким образом, что Советское правительство «в принципе не отклонило мысли о том, чтобы поставить немецко- русские отношения на новую политическую основу, однако высказалось в том смысле, что до начала прямых переговоров потребуется длительное изучение и дипломатическая подготовка»[1070]. Эту позицию Советского правительства Гитлер счел неудовлетворительной. Немедленно в 14 час. 30 мин. того же дня он дал указание направить новое послание Молотову, «в котором высказывалось настойчивое пожелание германской стороны о немедленном начале переговоров»[1071]. Уже в послеобеденные часы того же
Когда телефонный звонок Хильгера раздался в особняке на Спиридоновке, там как раз собирались члены военных миссий на свое шестое и пока заключительное заседание. Назначенное на 10.00, оно началось лишь в 10 час. 07 мин. За эти семь минут Молотов, по-видимому, по телефону сообщил в Кремль Сталину о содержании разговора с советником Хильгером. Сталин взвесил значение сообщения, которое он в связи с обстоятельствами, возможно, оценил достаточно высоко, и отдал два распоряжения:
— Ворошилову он дал указание во время первого заседания этого дня решительно потребовать от западных военных миссий ответа на «кардинальный вопрос»; Советское правительство вплоть до этого дня еще не совсем исключало возможность коренного поворота в переговорах, но с этого момента его ожидания сократились до минимума.
— Молотов получил указание в конце дня принять и выслушать германского посла. При таких обстоятельствах Шуленбургу была предоставлена аудиенция у Молотова в 20.00.
В этот день Ворошилов поставил дальнейшие переговоры в зависимость от поступления полномочий британской миссии и ответа на советский «кардинальный вопрос». На западные делегации заметного воздействия это не произвело. Если смотреть с советских позиций, то советская делегация должна была «поистине набраться терпения», чтобы и дальше заниматься поднятыми западной стороной частными вопросами. «Вопрос Ворошилова все еще без ответа... Теперь уже ничто не может убедить советских
