выскочил на дорогу и тут же юркнул в сторону, скрылся в мелком кустарнике на обочине.
Тарас Игнатьевич любил вот так сидеть за рулем, не торопясь вести сильную послушную машину по степной дороге. Яков Михайлович обещал быть к десяти. Значит, останется время, чтобы все посмотреть с Константином Иннокентьевичем, продумать. Жаль, не удалось всю площадь под насаждения подготовить – только там, где коттеджи, не больше двух гектаров. А всего их пятнадцать. И каждый гектар – это ведь семьдесят – восемьдесят тысяч деревьев да кустарников. Много почвы для такого парка нужно. А где ее взять – почву, да еще столько? Правда, есть у меня одна задумка. Если выгорит… Интересно, как пошли тополя, пересаженные зимой? Как выдержала дамба осенние и зимние штормы? Не покажется ли товарищам из министерства и ЦК профсоюзов слишком дорогим весь комплекс дома отдыха? Ничего, уломаем. Мы с Ватажковым ведь все давно согласовали. Яков Михайлович умеет добиваться всего, что задумал. Если б не он, и жилмассива для корабелов не было бы. Как же это получилось у меня тогда в то утро?
А было так.
В то утро мотор его машины закапризничал вдруг. Тарас Игнатьевич решил, что доберется троллейбусом. Вообще-то стоило снять трубку и позвонить, как вороная «Волга» будет здесь, но Тарасу Игнатьевичу захотелось добраться до завода троллейбусом, как добираются все заводские. Молодой рабочий, который сидел впереди, узнал Бунчужного и уступил место, отошел в сторонку. Тарас Игнатьевич поблагодарил его кивком и сел. Троллейбус двигался такими рывками, что даже сидя приходилось держаться за стойку. Тарасу Игнатьевичу хорошо были видны и молодой водитель, видимо ученик, и сидящий рядом его наставник. Тарас Игнатьевич, глядя на водителя, думал, что нехорошо это – учиться на таком переполненном троллейбусе. Потом его внимание привлек к себе разговор сидящих позади.
– В наше время, – рассуждал солидный баритон, – поставить завод – плевое дело. Включили в план, спустили директиву кому следует – и пошла писать губерния.
«Почему «губерния»? – недружелюбно подумал о баритоне Тарас Игнатьевич. – Почему «губерния»?» Он оглянулся. Баритон принадлежал еще молодому, упитанному, розовощекому человеку, до краев наполненному апломбом. В руках у него была развернутая газета. Он уперся в нее небольшими, заплывшими жирком глазами.
– Что лежит в основе нашей экономики? – спросил баритон. «Неужели знает?» – подумал Бунчужный. Баритон выдержал паузу и ответил сам, назидательно вскинув при этом палец: – План. Нужно, чтобы стройка попала в план, а там уже все пойдет как с горки на салазках.
«Обывателю всегда и все понятно, – подумал Тарас Игнатьевич. – Баржу простую не взялся бы построить, а государственные проблемы решает запросто. Такие лезут в экономику и в политику. Ишь ты, построить завод ему – плевое дело. Он даже и представления не имеет, что для этого нужно. А нужно ведь много. И подъездные пути к городу перестраивать, дома ставить, школы, детские садики, ясли, магазины, больницы… Городской транспорт». Он задумался о городском транспорте и тут же позабыл о баритоне с розовыми щечками. Он посмотрел в окно. Справа привокзальный район. Здесь было много новых домов. В том числе и судостроительного. Кажется, совсем недавно тут жили одни корабелы, а сейчас только третья часть наберется. Нет, их уволили не из-за плохой работы, и только единицы оставили завод в связи с выходом на пенсию. Большинство ушло потому, что добираться, особенно в часы «пик», отсюда на Крамольный остров – мука мученическая. Нелепость какая-то: одни уходят потому, что не могут дождаться квартиры, другие потому, что получили ее, но далеко от завода.
Проблема городского транспорта уже давно не давала ему покоя. Приобрели полторы сотни автобусов, чтобы привозить и увозить рабочих, договорились в горисполкоме, чтобы в часы «пик» подавали больше троллейбусов и трамваев, – а воз и ныне там.
Тарас Игнатьевич на завод опоздал и досадовал по этому поводу. Константин Иннокентьевич ждал его. После доклада о своих делах он сообщил, что Николай Романчук ушел с работы. Тарас Игнатьевич нахмурился.
Николай Романчук – такой судосборщик, больше пятнадцати лет на заводе – и ушел? Когда узнал о причине ухода, досада стала еще горче. Долго ожидал квартиру этот Романчук. Наконец получил. Хорошую. Трехкомнатную. Но радость его была омрачена необходимостью каждое утро добираться на работу в переполненном трамвае, а до него минут пятнадцать в тоже забитом автобусе. Полгода он держался. Теперь вот не выдержал, ушел.
– Куда этот Романчук перекантовался?
– На авторемонтный. Это совсем рядом с домом, пять минут ходьбы.
– Правильно сделал, – буркнул Бунчужный и, повернувшись к Ширину, спросил в упор: – А ты на его месте не ушел бы?
– Что вы, Тарас Игнатьевич.
– Маху я дал: нужно мне было на твое место этого Романчука поставить. Толковый мужик. – После короткой паузы спросил: – Как ты полагаешь, если бы он получил квартиру не за тридевять земель, а рядом с заводом, перекантовался бы на авторемонтный?
– Это ему нужно прежде с ума сойти.
– Вот и я так думаю. Давай-ка, что у тебя там. – Он быстро посмотрел бумаги, подписал.
Когда Ширин ушел, Тарас Игнатьевич походил по своему кабинету, потом остановился против карты Крамольного острова, долго смотрел на нее. В полдень его видели неторопливо шагающим вдоль шоссе в сторону моста Космонавтов. Дошел до лодочного причала. Свернул к нему.
Это был хороший причал, неподалеку от завода. На пологом берегу озера Хустынки. Добротный причал получился, на шестьсот лодок. Последний пирс поставлен совсем недавно. Доски еще и потемнеть не успели. И пахнет здесь удивительно хорошо – свежеструганой сосной, осокой и разомлевшими от жары луговыми травами. Тарас Игнатьевич присел на край мостика. Впереди лежало широкое, глубокое в эту пору дня озеро. Противоположный берег – в легкой дымке зноя. Густые заросли там смутно вырисовывались. И осокори за ними стоят будто в тумане. «Сколько же это понадобится песка, чтобы тут намыть строительную площадку?» – думал Тарас Игнатьевич.
Неподалеку пожилой рабочий и рослый парень лет семнадцати ремонтировали дюралевую лодку – поставили ее на ребро и что-то клепали. Один бросил в сторону Бунчужного негромко:
– Там народ вкалывает, а он тут прохлаждается. Попробовал бы, каково сейчас на стапеле.
Тарас Игнатьевич усмехнулся. Пробовал. И не раз. Не сладко. Особенно тем, которым приходится орудовать резаком или вести сварку в отсеках между бортами или под палубой. Металл на солнце так
