Чехов без глянца

точенно, «с печатью думы на челе», как подобало бы будущей знаменитости, а скорее полувяло, полу­ застенчиво, с той осмотрительностью в поступках, которая с годами превратилась у него в драгоцен­ный житейский такт, привлекавший к Чехову лю­дей и ограждавший его от злобствующих недобро­хотов.

Выписка из аттестата зрелости гимназиста Антона Че­хова:

Дан сей аттестат Антону Чехову, вероисповедания православного, сыну купца, родившемуся в Таган­ роге 17-го января i860 г., обучавшемуся в таганрог­ской гимназии ю лет, в том, что, во-первых, на ос­ новании наблюдения за все время обучения его в таганрогской гимназии, поведение его было во­обще отличное, исправность в посещении и приго­товлении письменных работ весьма хорошие, приле- 212 жанне очень хорошее и любознательность по всем

предметам одинаковая, во-вторых, он обнаружил нижеследующие познания:

Наименование всех предметов гимназического кур­са / Отметки, выставленные в педагогическом со­ вете на основании п. 45 прав / На испытании, про­ходившем 15, 16. 17. 18 и 19 мая, 2, 4, 7 и 11 июня

Закон Божий 5 5

Русский язык и словесность 4 4

Логика 4-

Латинский язык 3 3

Греческий язык 3 4

Математика 3 3

Физика з з

Краткое естествоведение — История 4 4 География 5- Немецкий язык 5- Французский язык —

Василий Васильевич Зеленко:

По русскому языку на выпускном экзамене была да­на тема: «Нет зла более, как безначалие». <...> Чехов писал сочинение 4 ч. 55 м. и подал его последним из 29 человек.

Московская юность

Михаил Павлович Чехов:

За три года жизни в Москве мы переменили доена дцать квартир и, наконец, в 1879 год)' наняли себ< помещение в подвальном этаже дома церкви свято го Николая на Грачевке, в котором пахло сыростьк и через окна под потолком виднелись одни толькс пятки прохожих.

В эту-то квартиру и въехал к нам 8 августа 1879 год; наш брат Антон, только что окончивший курс таган рогской гимназии и приехавший в Москву пост)' пать в университет. Мы не видели его целых три го да и с нетерпением ожидали его еще весной, тотча< по окончании экзаменов, но он приехал только в на чале августа, задержавшись чем-то очень серьезны в Таганроге. Это серьезное состояло в том, что о> хлопотал о стипендии по двадцати пяти рубле? в месяц, которую учредило как раз перед тем Таган рогское городское управление для одного из свои? уроженцев, отправляющихся получать высшее об разование. Таким образом, он приехал в Москву не с пустыми руками; кроме того, зная стесненно* положение нашей семьи, привез с собою еще дву> нахлебников, своих товарищей по гимназии - 214 В. И. Зембулатова и Д. Т. Савельева. Он приех&г

к нам раньше их, один, как раз в тот момент, когда я сидел за воротами и грелся на солнце. Я не узнал его. С извозчика слез высокий молодой человек в штатском, басивший. Увидев меня, он сказал: — Здравствуйте, Михаил Павлович. Только тогда я узнал, что это был мой бра г Антон, и, взвизгнув от радости, побежал скорее вниз пре­дупредить мать.

К нам вошел веселый молодой человек: все броси­лись к нему, начались объятия, лобзания, и меня послали тотчас же в Каретный ряд на телеграф, чтобы сообщить отцу в Замоскворечье о приезде Антона. Вскоре явились и Зембулагов с Савелье­вым, началось устройство помещения для приезжих, и я был точно в чаду. Затем гурьбой отправились смотреть Москву. Я был чичероне, водил госгей в Кремль, все им показывал, и все мы порядочно устали. Вечером пришел отец, мы ужинали в боль­шой компании, и было так весело, как еще нико­гда. <...>

Прошения о поступлении в университет подава­лись не позже 20 августа на имя ректора в правле­нии, в старом здании на Моховой, в отвратитель­ном помещении внизу направо. Антон еще не знал хорошо Москвы, и туда повел его я. Мы вошли в грязную, тесную, с низким потолком комнату, полную табачного дыма, в которой столпилось множество молодых людей. Вероятно, Антон ожи­дал от университета чего-то грандиозного, потому что та обстановка, в какую он попал, произвела на него не совсем приятное впечатление. Но то, что ему пришлось потом большую часть своего уни­верситетского курса проработать в анатомичес­ком театре и в клиниках на Рождественке, и то, что в самом университете на Моховой он бывал очень редко, по-видимому, изгладило в нем это первое впечатление. Впрочем, ему было не до впе-

чатлений: на его долю с первых же шагов его в Моск­ве свалилось столько обязанностей и груда, что не­когда было думать о сентиментальное гях. С осени того же года мы все оптом переехали на другую квартиру по той же Грачевке, в дом Савицко­го, на второй этаж, и разместились так: Зембулатов и Коробов — в одной комнате, Савельев — в другой, Николай, Антон и я - в третьей, мать и сестра — в четвертой, а пятая служила приемной для всех. Так как отец в это время жил у Гаврилова, то волею судеб его место в семье занял бра г Антон и стал как бы за хозяина. Личность отца отошла на задний план. Воля Антона сделалась доминирующей. В на­шей семье появились вдруг неизвестные мне дото­ле резкие, отрывочные замечания: «Это неправда», «Нужно быть справедливым», «Не надо лгать» и так далее. Началась совместная работа по поднятию ма­териального положения семьи. Работали все, кто как мог и умел. <...> С этой квартиры началась лите­ратурная деятельность Антона.

Григорий Иванович Россолимо:

1879 год для медицинского факультета Московско­го университета ознаменовался большим наплы­вом молодежи, в том числе и из самых отдаленных уголков России; на первый курс поступило около 450 студентов, и в числе их нас. четверо одесситов, и трое из таганрогской гимназии, среди последних был и А. П. Чехов. <...>

Несмотря на рано обнаружившийся у него уклон в сторону писательства, он тем не менее оставался прилежным студентом, хотя и довольно пассив­ным по отношению к увлечению общественной ра­ботой или медицинской специальностью. Он акку ратно посещал лекции и практические занятия, нигде, однако, не выдвигаясь вперед. Если бывал 216 на сходках, то скорее в качестве зрителя, и на вто­ром курсе, в 1880/81 академическом году, в бурные времена, предшествовавшие и последовавшие за событием 1 марта 1881 года (убийством Александ­ра II), он оставался в рядах большинства студентов курса, не индифферентных, хотя и не активных революционеров. <...>

Позднее, когда студенческая жизнь вошла более или менее в свою колею, его было видно и в аудито­ риях и лаборат ориях; и экзамены он сдавал добро совестно, переходя аккуратно с курса на курс. О его отношениях к занятиям и студенческим обязанно­стям свидетельствует образцово составленная на V курсе кураторская (обязательная зачетная) исто­рия болезни пациента нервной клиники. <...> Пред­ ставление о Чехове-студенте у меня составилось частью из данных наблюдений со стороны и лич­ных встреч — особенно во время занятий с товари­щами в порученной мне, как старосте V курса, сту­денческой лаборатории, — частью же из того, что о нем сообщал словоохотливый и прямодушный, наш милый товарищ Вася Зембулатов, которого Чехов часто звал по гимназическому обычаю «Ма­каром», и друтой товарищ по Таганрогу Савельев. Оба товарища А. П. относились к нему, как к самому лучшему другу детства; их соединяли не только узы гимназической скамьи, но и донское происхожде­ние, и весь, хотя и неглубокий, но и обычно интим­ный крут интересов гимназических одноклассни­ков. Но в то же время было ясно, что спайка трех товарищей произошла и благодаря, с одной сторо­ны, чуткости будущего крупного сердцеведа, с дру­гой — художественной спаянности взаимно друг- друга дополнявших индивидуальностей — толстень­кого маленького, с ротиком сердечком, малень­кими усиками и жидкой эспаньолкой, с подпрыги­вающим животиком во время добродушного смеха, степняка-хуторянина Васи Зембулатова и поджа- 217

рого, высокого, доброго, благородного, по-детски мечтательно-удивленного, молчат и во го казака Са­ вельева. У Чехова, уже студентом ушедшего в круг широких литературных интересов и уже вырисо­ вывавшегося как яркая творческая индивидуаль­ность, казалось, ничего не должно было оставаться общего с этими милыми детьми южных степей. Л между тем тесная дружба с гимназическими това­рищами оставалась неизменно прочной до послед­них дней каждого, уходившего по очереди с этого света.