Чехов без глянца

людей сколь­ко угодно и в тяжелых случаях могу выписать из Москвы санитарный отряд. Земцы здесь интелли­гентные, товарищи дельные и знающие люди, а му­жики привыкли к медицине настолько, что едва ли понадобится убеждать их, что в холере мы, врачи, неповинны. Бить, вероятно, нас не будут.

Антон Павлович Чехов. Из письма А. С. Суворину. Ме­лихово, I августа 1892 г.:

Я организую, строю бараки и проч., и я одинок, ибо все холерное чуждо душе моей, а работа, тре­ бующая постоянных разъездов, разговоров и ме­лочных хлопот, утомительна для меня. Писать не­когда. Литература давно уже заброшена, и я нищ и убог, так как нашел удобным для себя и для своей самостоятельности отказаться от вознаграждения, какое получают участковые врачи. Мне скучно, но в холере, если смотреть на нее с птичьего поле­та, очень много интересного. <...> Хорошего боль­ше, чем дурного, и этим холера резко отличается от голода, который мы наблюдали зимою. Теперь все работают, люто работают. В Нижнем на ярмар­ке делают чудеса, которые могут заставить даже Толстого относиться уважительно к медицине и вообще к вмешательству культурных людей в жизнь. Похоже, будто на холеру накинули аркан. Понизи­ли не только число заболеваний, но и процент смертности. В громадной Москве холера не идет дальше 50 случаев в неделю, а на Дону она хватает по тысяче в день — разница внушительная. Мы, уездные лекаря, приготовились; программа дей­ствий у нас определенная, и есть основание думать, что в своих районах мы тоже понизим процент смертности от холеры. Помощников у нас нет, при­дется быть и врачом и санитарным служителем в одно и то же время; мужики грубы, нечистоплот­ны, недоверчивы; но мысль, что наши труды не пропадут даром, делает все это почти незаметным. Из всех серпуховских докторов я самый жалкий; лошади и экипаж у меня паршивые, дорог я не знаю, по вечерам ничего не вижу, денег у меня нет, утомляюсь я очень скоро, а главное — я никак не могу забыть, что надо писать, и мне очень хочется наплевать на холеру и сесть писать. И с Вами хо­чется поговорить.

Антон Павлович Чехов. Из письма А. С. Суворину. .Ме­лихово, 16 августа 1892 г.:

Оказался я превосходным нищим; благодаря мое­му нищенскому красноречию мой участок имеет теперь 2 превосходных барака со всею обстанов­кой и бараков пять не превосходных, а скверных.

Я избавил земство даже от расходов по дезинфек­ции. Известь, купорос и всякую пахучую дрянь я выпросил у фабрикантов на все свои 25 деревень. <...> Душа моя утомлена. Скучно. Не принадлежать себе, думать только о поносах, вздрагивать по но­чам от собачьего лая и стука в ворота (не за мной ли приехали?), ездить на отвратительных лоша­дях по неведомым дорогам и читать только про хо­леру и жда ть только холеры и в то же время быть совершенно равнодушным к сей болезни и к тем людям, которым служишь, — это, сударь мой, такая окрошка, от которой не поздоровится. Холера уже в Москве и в Московск<ом> уезде. Надо ждать ее с часу на час. Судя по ходу ее в Москве, надо думать, что она уже вырождается и что запятая начинает терять свою силу. Надо также думать, что она силь­но поддается мерам, которые приняты в Москве и у нас. Интеллигенция работает шибко, не щадя ни живота, ни денег; я вижу ее каждый день и уми­ляюсь. <...>

Способ лечения холеры требует от врача прежде всего медлительности, т. е. каждому больному нуж­но отдавать по 5-10 часов, а то и больше. Так как я намерен употреблять способ Канта и и — клистиры из таннина и вливание раствора поваренной соли под кожу, — то положение мое будет глупее дурац­ кого.

Пока я буду возиться с одним больным, успеют за­болеть и умереть десять. Ведь на 25 деревень толь­ко один я, если не считать фельдшера, который называет меня вашим высокоблагородием, стесня­ется курить в моем присутствии и lie может сде­лать без меня ни единого шага. При единичных за­болеваниях я буду силен, а если эпидемия разо­вьется хотя бы до пяти заболеваний в день, то я буду только раздражаться, утомляться и чувство­вать себя виноватым.

Конечно, о литературе и подумать некогда. Не пи­шу ничего. <...>

Когда узнаете из газет, что холера уже кончилась, то это значит, что я уже опять принялся за писанье. Пока же я служу в земстве, не считайте меня лите­ратором. Ловить зараз двух зайцев нельзя.

Антон Павлович Чехов. Из письма А. С. Суворину. Ме­лихово, 18октября 1892 г.:

20-Г0 окт<ября> земское собрание. Предположено (я читал в отчете) благодарить меня за организацию участка. С августа на 15 октября я записал у себя на карточках 500 больных; в общем принял, вероятно, не менее тысячи. Мой участок вышел удачен в том отношении, что были в нем доктор, фельдшер, два отличных барака, принимались больные, произво­дились разъезды по всей форме, посылались в сани­ тарное бюро отчеты, но денег потрачено всего 1 ю руб. 76 коп. Львиную долю расходов я взвалил на своих соседейч|>абрикантов, которые и отдувались за земство.

Москва и москвичи

Лидия Карловна Федорова:

— Из того, что вы видели. Антон Павлович, какие города вам больше всего нравятся? — спросил А. М. (Федоров. — Сост.).

— Трудно, батенька, сказать так сразу. Ну, первое, могу сказать, что больше всего мне нравится Москва.

— Москва! — вырвалосьу меня изумленно.

— Да-с, сударыня, Москва. Другою такого города вам не найти на земном шаре. Ну, хорош Париж. Значит, собственно, три: Москва, Флоренция[11]. Париж.

Сергей Яковлевич Елпатьевский (1854-1933), nu- сателъ, врач. Долгое время жил в Ялте, где близко сошел­ся с Чеховым:

И все было мило для него в Москве — и люди, и ули­цы, и звон разных Никол Мокрых и Никол на Ще­ пах, и классический московский извозчик, и вся московская бестолочь. Отдышится он от Москвы и от московского плеврита, проживет в Ялте два- три месяца — и снова разговоры все о Москве.

И все три сестры, повторяющие на разные лады: «В Москву, в Москву», — это все он же, один Антон Павлович, думавший вечно о Москве и постоянно стремившийся в Москву, где постоянно получал он плевриты и обострения процесса и которая, имею основание думать, укоротила ему жизнь.

Игнатий Николаевич Потапенко:

Антон Павлович, не будучи москвичом по рожде­нию и проведя детство и гимназические годы в Та­ ганроге, среди смешанного населения огорожанен- ных хохлов, и обруселых греков, и других южных национальностей, в Москве за время студенчества и нескольких лег самостоятельной жизни, конеч­но. не мог сделаться москвичом и никогда не был им по существу. <...>

Но все же и на нем лежал «московский отпечаток»; по необходимости он свой внешний обиход жизни должен был приспособить к Москве, вести знаком­ства и дела с московскими людьми и, живя с мос­ ковскими, «по-московски выть».<...> Из приемлемых для Чехова журналов в Москве была только одна «Русская мысль». Из стоявшего во главе ее триумвирата — Голыдев, Лавров и Реме зов — литератором в полном смысле этого слова был только один В. А. Гольцев. Был еще журнал Куманина «Артист», к котором)' Антон Павлович относился сочувственно. — кра­сивое издание с широким размахом. Но это был журнал, почти исключительно посвященный ин­тересам театра.

Из газет Чехов мог тогда принимать в расчет толь­ко «Русские ведомости», в которых работали глав­ ным образом московские профессорские круги, собственно же литераторы, статьи которых от времени до времени гам появлялись, были петер­буржцы. Беллетристика же как в «Русской мысли», 351

так и в «Русских ведомостях» принадлежала почти вся сплошь петербургским литераторам. Постоян­но живущих в Москве беллетристов почти не было.

Что же касается мелкой прессы и разных юморис­тических еженедельников, то это был тот мир, в котором А. П. невольно вращался в самом начале своей литературной деятельности, — мир, не оста­вивший в нем приятных воспоминаний, и там ему теперь, конечно, нечего было делать. Знакомства в Москве у него были обширные, но в огромном большинстве обывательские. Мне сей­час даже трудно вспомнить, кто жил тогда в Москве из заправских литераторов: кроме Вл. И. Немирови­ча-Данченко и князя А. И. Сумбатова, которые оба больше клонились к театру, и тех, кого я уже упомя­нул, а также журналистов, работавших в «Русских ве­домостях», я никого не припоминаю. I I. Д. Боборы- кин проживал по нескольку месяцев в Москве, одно время жил Г. А. Мачтет.