Чехов без глянца

Левитаном уже есть трещина, которая и при­вела к полному разрыву — опять-таки года через два-три после написания рассказа... Как раз в это время, когда бедная С. П. уже дочи­тала последние страницы своего романа, как го­ворил ее оригинальный муж, я зимой собралась в Мелихово и по дороге заехала к Левитану, обе­щавшему показать мне этюды, написанные им ле­том на Удомле, где мы вместе жили. У Левитана была красивая в коричневых тонах мастерская, отделанная для него Морозовым в особняке на од­ном из бульваров. Левитан встретил меня, похо­жий на веласкесовский портрет в своей бархат­ной блузе; я была нагружена разными покупками, как всегда когда ехала в Мелихово. Когда Левитан узнал, куда я еду, он стал по своей привычке дли­тельно вздыхать и говорить, как тяжел ему этот глупый разрыв и как бы ему хотелось туда по-преж­нему поехать.

— За чем же дело стало? — говорю с энергией и стремительностью молодости. — Раз хочется — так и надо ехать. Поедемте со мной сейчас!

— Как? Сейчас? Так вот и ехать?

— Так вот и ехать, только руки вымыть! (Он был весь в красках.)

— А вдруг это будет не кстати? Вдруг он не поймет?

— Беру на себя, что будет кстати! — безапелляцион­но решила я.

Леви тан заволновался, зажегся — и вдруг решился. Бросил кисти, вымыл руки, и через несколько ча­ сов мы уже подъезжали к мелиховскому дому. Всю дорог)'Левитан волновался, протяжно взды­хал и с волнением говорил:

— Танечка, а вдруг (он очень приятно грассиро­вал) мы глупость делаем?

Я его успокаивала, но em волнение заражало и меня, и у меня невольно стаю сердце екать: а вдруг я под­веду его под неприятную минуту? Хотя, с другой сто­роны. зная А. П., уверена была, что этого не будет. И вот мы подъехали к дому, залаяли собаки, выбе­жала на крыльцо Маша, вышел закутанный А. П.. в сумерках вгляделся — кто со мной? Маленькая па­уза— потом крепкое рукопожатие... и заговорили о самых обыкновенных вещах, о дороге, о пого­де — точно ничего и не случалось. Это было началом возобновления дружеских от­ношений, не прерывавшихся уже до смерти Леви­тана. которого А. П. и навещал и лечил.

Михаил Павлович Чехов:

Поговаривали, что Левитан собирался вызвать Ан­тона Павловича на дуэль. Ссора затянулась. Я не знаю, чем бы кончилась вся эта история, если бы Т. Л. Щепкина-Куперник не притащила Левитана насильно к Антону Чехову и не помирила их. Левитан еще долго продолжал свои романы. Меж­ду прочим, один из них находится в некоторой связи с чеховской «Чайкой».

Я не знаю в точности, откуда у брата Антона по­явился сюжет для его «Чайки», но вот известные 359

мне детали. Где-то на одной из северных железных дорог, в чьей-то богатой усадьбе жил на даче Леви­тан. Он завел там очень сложный роман, в резуль­тате которого ему нужно было застрелиться или инсценировать самоубийство. Он стрелял себе в го­лову, но неудачно: пуля прошла через кожные по­кровы головы, не задев черепа. Встревоженные ге­роини романа, зная, что Антон Чехов был врачом и другом Левитана, срочно телеграфировали пи­сателю, ч тобы он немедленно же ехал лечить Леви­тана. Брат Антон нехотя собрался и поехал. Что было там, я не знаю, но по возвращении оттуда он сообщил мне, что его встретил Левитан с черной повязкой на голове, которую тут же при объясне­нии с дамами сорвал с себя и бросил на пол. Затем Левитан взял ружье и вышел к озеру. Возвратился он к своей даме с бедной, ник чему убитой им чай­кой, которую и бросил к ее ногам. Эти два мотива выведены Чеховым в «Чайке». Софья Петровна Кувшинникова доказывала потом, что этот эпизод произошел именно с ней и что она была героиней этого мотива. Но это неправда. Я ручаюсь за пра­вильность того, что пишу сейчас о Левигане со слов моего покойного брата. Вводить же меня в за­блуждение брат Антон не мог, да это было и бес­цельно. А может быть, Левитан и повторил снова этот сюжет, — спорить не стану.

Провал. 17 октября 1896

Владимир Николаевич Ладыженский:

Чехов в Москве приглашал меня ехать с собой в 11е- тербург на первое представление «-Чайки» в Алек­сандрийском театре. Как сейчас помню, что это представление было назначено на 17 октября, и Че­ хов говорил мне:

— Поедем смотреть, как провалится моя пьеса, не­даром ставится она в день крушения поезда. Когда же я доказывал, что такая интересная и поэти­ческая вещь не должна провалиться, Чехов заметил:

— Напротив, должна, непременно должна! Дело в том, что большинство актеров играет по шаблону. Один будет стараться представлять писателя, значит, может быть, и загримируется кем-нибудь из извест­ ных литераторов и будет его передразнивать. У них если на сцене военный, то непременно поднимает плечи и хлопает каблуками, чего не делают в жизни военные. Большой, вдохновенный талант—редкость, а об передаче настроения моей пьесы не позаботятся.

Евтихий Павлович Карпов (1857-1926), драматург, режиссер Александрийского театра, постановщик пер­вого спектакля по пьесе Чехова «Чайка»: Я прекрасно понимал, что воплощение на сцене этой пьесы представляет задачу весьма большой 361

трудности. С робостью я приступил к инсцениров­ке пьесы.

Очень долго подробно мы обсуждали с Александ­ром Степановичем Яновым. художником Алексан­ дрийского театра, план декораций, все детали по­становки. Янов прекрасно чувствовал русский быт, русскую природу, любил ее и был увлечен пье­сой Чехова.

С особенной тщательностью он разработал маке­ты декораций, но поводу каждой мелочи прихо­дил советоваться со мной.

Я предполагал поставить «Чайку» не ранее сере­дины ноября, но дело повернулось иначе.

Игнатий Николаевич Потапенко:

Но в судьбе этой пьесы сыграли роль такие слу­чайности и посторонние делу обстоятельства, ка­кие, кажется, немыслимы ни в одном театре, кро­ме русского.

В то время в Александрийском театре в полном ходу была система бенефисов. У главных актеров бенефисы были ежегодные, вторые же — получа­ли их от времени до времени, за особые заслуги или просто когда кому-нибудь удавалось выхлопо­тать. Основной репертуар сезона составлялся за­ранее, и если автор приходил с своей пьесой во время сезона, то, какими бы достоинствами она ни обладала, для нее уже не было места. Конечно, бывали исключения. Связи и хлопоты, слово, замолвленное влиятельным лицом, легко открывали дверь храма во всякое время. Но у Че­хова не было связей, хлопотать же он не умел, да и не хотел.

Но зато благодаря бенефисам на сцену иногда по­падали пьесы, лишенные всяких художественных достоинств, но заключавшие в себе эффектную роль для бенефицианта. Бенефициант сам выби­рал для себя пьесу, требовалось только формаль­ное утверждение дирекции. Так же формально к таким пьесам относился и Театрально-литера­турный комитет. Что же было делать, если актер или, еще хуже, актриса настаивали? Если бенефис получал актер второстепенный, то он иногда, ради хорошего сбора, жертвовал своим актерским самолюбием и выбирал пьесу с козыр­ной ролью не для себя, а для первой актрисы, имя которой делало сбор, или старался выехать на имени автора.

К несчастью, тут случилось именно это последнее. Пьеса досталась для бенефиса Левкеевой.

Ев гихий Павлович Карпов:

Елизавета Ивановна Левкеева, юбилейный спек­такль которой был назначен на 17 октября, проси­ла меня отдать пьесу Ант. Пав. ей в бенефис. Отка­зать Елизавете Ивановне я не мог, хотя предупре­дил ее, что для нее нет роли в пьесе Чехова и что вряд ли мы поспеем к 17 октября поставить пье­су... Мне не хотелось ставить пьесу наспех, кое- как. с шести-семи репетиций... Но Левкеева так облюбовала «Чайку», так лелеяла мысль иметь в бенефис пьесу Чехова, что и слушать ничего не хотела.

Она сама побывала в мастерской у Янова, взяла с него слово, что он напишет декорации к сроку, обратилась с просьбою к Антону Павловичу дать ей «Чайку» в бенефис.

Она ворвалась ко мне в кабинет, как буря, взвол­нованная и радостная, получив от Чехова разре­шение на постановку' «Чайки».

Игнатий Николаевич Потапенко:

В одном из писем своих, не помню — кому, А. П., говоря о распределении ролей в «Чайке», сооб­щает, что Чайку, то есть Нищ- Заречную, будет иг­рать толстая комическая актриса Левкеева. Ко­нечно, это была заведомая шутка. Но в дальнейшем, когда начали искать роль для бенефициантки, стали в тупик.