Чехов без глянца

скамье, смотрит вдаль, на Яйлу, под­няв лицо, что-то думая. Сидит так час, полтора...

Максим Горький:

Но я видел, как А. Чехов, сидя в саду у себя, ловил шляпой солнечный луч и пытался — совершенно безуспешно — надеть его на голову вместе со шля­пой. И я видел, что неудача раздражает ловца сол­ нечных лучей, лицо его становилось все более сердитым. Он кончил тем, что, уныло хлопнув шляпой по колену, резким жестом нахлобучил ее себе на голову, раздраженно отпихнул ногой соба­ку Тузика, прищурив глаза, искоса взглянул в небо и пошел к дому. А увидев меня на крыльце, сказал, ухмыляясь:

— Здравствуйте. Вы читали у Бальмонта «Солнце пахнет травами»? Глупо. В России солнце пахнет казанским мылом, а здесь — татарским потом... Он же долго и старательно пытался засунуть тол­стый красный карандаш в горлышко крошечной аптекарской склянки. Это было явное стремление нарушить некоторый закон физики. Чехов отдавал­ся этому стремлению солидно, с упрямой настойчи­востью экспериментатора.

Антон Павлович Чехов. Из письма Вл. И. Немирови­чу-Данченко. Ялта, 2./ ноября 1899 г.: Конечно, я здесь скучаю отчаянно. Днем работаю, а к вечеру начинаю вопрошать себя, что делать, ку­да идти. — и в то время, как у вас в театре идет вто­рое действие, я уже лежу в постели. Встаю, когда еще темно, можешь ты себе представить; темно, ве­тер ревет, дождь стучит.

Антон Павлович Чехов. В записи М. К. Первухина: В общем, я просто-напросто, селясь в Ялте, как го­ворится, «опередил события». Надо было бы подо­ждать так... Ну, лет сто, что ли? Тогда, знаете, доб­рые люди по воздуху ле тать будут со скоростью не 434 ста, а... а тысячи верст в час! Целые, знаете, воздуш-

ные поезда будут. И вот. знаете, тогда мы с вами мог­ли бы. вставши утречком в Ялте, вместе отправлять­ся на чай в Москву, на завтрак — в Питер, а к вечеру, к обеду — домой, в эту самую Ялту. А вечером к нам сюда, в Ялту, живые люди из Москвы и Питера за­глядывать будут. Вот при таких условиях — стоит и в Ялте жить. При иных — нет!

На фоне Чехова..

Исаак Наумович Альтшуллер:

Конец go-х и начало 900-х годов были как раз нача­лом расцвета и быстрого роста южного берега как всероссийского курорта. Ялта становилась местом, куда съезжались не только для лечения, но и для от­дыха весной, летом и осенью не только богатая бур­жуазия, но и представители русской интеллиген­ции. От этого много выигрывали Крым и крымча­ки. но от этого очень терпел Чехов. Само собою разумеется, что Чехова считали долгом посетить съезжавшиеся писатели и вообще люди, имевшие отношение к литературе и журналистике. И так как они отдыхали и делать им было нечего, то прихо­дили часто и сидели подолгу. Среди них были лю­ди, Чехову приятные и близкие, с которыми ему было хорошо и которых он сам звал, а были и чуж­дые и несимпатичные, от которых отделаться он все-таки не мог.

Антон Павлович Чехов. Из письма М. П. Чехову. Ял­та, з декабря 1899 г.:

Целый день звонит телефон, надоедают посети­тели.

Вячеслав Андреевич Фаусек:

С ним искали знакомства, искали случая хотя бы увидеть его. Ялтинские дамы и молодежь специ­ально отправлялись гулять на набережную затем, чтобы видеть, как гуляет Чехов с певцом М., и еще издали, по огромному росту всегдашнего спутника Чехова, узнавали через толпу, в каком месте набе­режной Антон Павлович находится. Концерт М., устроенный им тогда в зале гостиницы «Россия», привлек такую массу публики, что она едва поме­щалась в зале. Конечно, такой успех концерта М., певца хотя и очень интересного, обладавшего огромной силы басом — «черноземная сила», как определял голос М. Антон Павлович, — но малоиз­вестного большой публике, в значительной мере был обязан имени Чехова. Публика знала, что Че­хов будет на концерте М., и шла на концерт с уве­ренностью увидеть, между прочим, и знаменитого Чехова.

— Чехов! Чехов! Вон он стоит! Вон он пошел! Вон он остановился!

Такой полушепот то и дело слышался в густой толпе.

Сергей Николаевич Щукин:

Все им очень интересовались и старались увидать. Бывали назойливы. Помню, в одном магазине приказчик рассказывал покупателям, что Чехов, уходя, по забывчивости оставил один из купленных им свертков. Тотчас же две дамы, бывшие в магази­не. выпросили у приказчика этот сверток, чтобы передать А. П-чу и таким образом познакомиться с ним.

Другой раз, долго спустя, А. П-чу пришлось быть на набережной. Он сидел на скамейке. Проходив­шие мимо стали так неприятно и любопытно всматриваться в его лицо, иногда даже останавли- 437

ваясь, что, не выдержав, он стал от них закрывать­ся газетой, которую держал в руках.

Родион Абрамович Менделевич:

Сидим мы на скамеечке, в Александровском скве­ре, разговариваем, смотрим на морской простор... Мимо проходит какой-то студентик с двумя барыш­нями. Увидев писателя, он о чем-то шушукается с своими спутницами, потом быстро подходит к Че­хову, снимает фуражку и спрашивает:

— Вы — Чехов?..

— Да, я... — растерянно отвечает А. П.

— Pardon... Больше мне ничего не нужно...

И я видел, как краска залила бледные щеки Че­хова.

— Как неделикатно и назойливо! — прошептал он.

Исаак Наумович Альтигуллер:

Мы много гуляли, тщательно избегая набереж­ной, где его одолевали курортные дамы, «анто­новки», преследуя его по пятам; стоило ему зайти к Синани, как немедленно лавка заполнялась поку­ пательницами, которым неотложно требовались газеты, книги, папиросы и т. п. Чехов с мрачным видом круто поворачивался и устремлялся через ближайшие улицы или городской сад подальше от набережной.

Владимир Николаевич Ладыженский:

Прогулка шла очень недурно, но только до набе­режной. На набережной Чехов привлек к се­бе внимание публики. На него все оглядывались, а следом за ним, как дельфины за пароходом, по­казались «антоновки». Чехов смущался все больше и больше.

— Пойдем скорее. А то неловко. Видишь, здесь много людей.

Мы ускорили шаг, добрались до городского сада и заняли столик. Здесь присоединился к нам еще один из наших общих друзей, и мы занялись гастро­номическими соображениями. Но недолго при­шлось нам на этот раз благодушествовать. Толпа, не­умолимая толпа, росла крутом столика, а аллеи сада наполнялись мужественными и неотвратимыми «антоновками».

— Нет. так невозможно. Неловко уж очень. Что же это они на нас все глядят? Пойдем в ресторан, тут кабинет* есть один, — смущенно говорил Чехов, за­бывая, по-видимому, что глядели не на нас, а на него.

Михаил Константинович Первухин:

На моей памяти только один раз Чехов разошел­ся, шутил, острил, даже почти дурачился в Ялте. Это было в один из его немногих визитов в редак­цию «Крымского курьера» незадолго до Рождест­ва 1901 года.

Долго потом, несколько лет, я хранил большой лисг грубой, вырванной из какой-то бухгалтерской кни­ ги бумаги, на котором был «отбитый» моим редак­ционным «Ремингтоном» текст «редакционного протокола». Его продиктовал, шутя, сам Чехов:

«Слушали и постановили поддержать следующие ходатайства непракт икующего врача Антона Чехо­ва в Ялтинское Городское Управление и прочие ин­станции, а втом числе и на Высочайшее Имя: О воспрещении приезжающим в Ялту розоволицым гимназисткам из Саратова приходить при встрече с А. Чеховым в телячий восторг и взвизгивать прон­зительно „Чехов! Чехов!'

К ялтинским гимназистам сие воспрещение не от­носится, ибо они ограничиваются достаточно тер­ пимым молчаливым заглядыванисм Чехову и про­чим знаменитостям в рот. 439

О воспрещении ялтинским извозчикам указывать приезжим ауткинскую дачу Чехова как некую ме­стную достопримечательность. О разрешении ялтинскому дачевладельцу доктору А. П. Чехову поставить