– Два, черт побери. – Вид у Стэнли был растерянный. – Я считал, что по вашей теории Майкл вынес кролика из лаборатории. А вы мне показываете, что он его принес!
– Подставного. Иначе ученые заметили бы, что одного не хватает.
– А зачем он это сделал? Ведь спасая одного кролика, он обрекал на смерть другого!
– Если он вообще человек разумный, я полагаю, он считал кролика, которого хотел спасти, чем-то особенным.
– Да ради всего святого, все кролики одинаковые.
– Я подозреваю, не для Майкла.
Стэнли кивнул:
– Вы правы. Кто знает, что у него в то время было в голове.
Тони прокрутила видеокартинки вперед.
– Он выполнил, как всегда, свои обязанности: проверил наличие пищи и воды в клетках, убедился, что все животные живы, отметил все выполненное на листке. Появилась Моника, но она прошла в боковое помещение работать над своими культурами тканей, так что она не могла его видеть. А он прошел в соседнюю, более просторную лабораторию, чтобы заняться макаками. Потом вернулся на прежнее место. Теперь смотрите.
Майкл отстегнул шланг, по которому подавался воздух, что обычно делали, переходя в лаборатории из одного помещения в другое. В костюме всегда был трех-четырехминутный запас свежего воздуха, а когда фронтальное стекло запотевало, это значило, что он подходил к концу. Майкл прошел в маленькую комнатку, где находилось хранилище – запертый холодильник, в котором держали образцы живых вирусов. Это было наиболее надежно защищенное место во всем здании – тут хранился и бесценный антивирусный медикамент. Майкл набрал комбинацию цифр на кнопочной панели. Камера, вмонтированная в холодильнике, показала, что Майкл взял две дозы медикамента, отмеренного в одноразовых шприцах.
– Малую дозу для кролика и большую, по всей вероятности, для себя, – сказала Тони. – Подобно вам он считал, что медикамент сработает против Мадобы-два. Он намеревался исцелить кролика и иммунизировать себя.
– Охранники могли видеть, что он взял медикамент из хранилища.
– Но они не сочли бы это подозрительным. Ему разрешено с этим работать.
– Они могли заметить, что он не сделал записи в журнале.
– Могли, но вспомните: охранник следит за тридцатью семью экранами, и он понятия не имеет, как люди работают в лаборатории.
Стэнли что-то буркнул.
Тони сказала:
– Майкл, должно быть, решил, что пропажи не заметят до ежегодной проверки, да и тогда сочтут это канцелярской опиской. Он не знал, что я планировала провести выборочную проверку.
На экране Майкл закрыл хранилище и, вернувшись в кроличью лабораторию, снова подключил шланг воздуха.
– Всю свою работу он проделал, – сказала Тони. – Теперь он возвращается к кроликам. – Снова спина Майкла перекрыла то, что он делал. – Сейчас он вынимает из клетки своего любимого кролика. По-моему, он надевает на него маленький костюмчик, очевидно, сделанный из старого костюма.
Майкл повернулся левым боком к камере. И направился к выходу – казалось, он что-то держал под правой рукой, но так ли это, сказать было трудно.
Выйдя из ЛБЗ-4, все вставали под химический душ, дезинфицировавший костюм, затем принимали обычный душ и уж потом одевались.
– Костюм защищал кролика под химическим душем, – пояснила Тони. – Я полагаю, Майкл затем бросил костюм в печь для сжигания. А обычный душ не мог причинить животному вреда. В раздевалке Майкл посадил кролика в сумку. Когда он выходил из здания, охранники увидели, что у него сумка, с которой он пришел, и ничего не заподозрили.
Стэнли откинулся на спинку кресла.
– Черт побери, – сказал он, – я мог бы поклясться, что осуществить такое невозможно.
– Он принес кролика домой. Я думаю, кролик укусил Майкла, когда он вводил ему лекарство. Потом Майкл сделал себе прививку и посчитал, что вне опасности. Но оказался не прав.
– Бедный мальчишка, – произнес Стэнли. Лицо у него было печальное. – Бедный глупый мальчишка.
– Теперь вы знаете все, что знаю я, – сказала Тони. Она внимательно наблюдала за ним, ожидая приговора. Этот этап в ее жизни окончен? Она будет без работы на Рождество?
Оксенфорд пристально посмотрел на нее.
– Есть одна мера предосторожности, которую мы могли бы ввести и которая предотвратила бы это.
– Я знаю, – сказала Тони. – Обыскивать сумки всех, кто направляется в ЛБЗ-четыре и выходит оттуда.
– Совершенно верно.
– Я ввела это с сегодняшнего утра.
– Иными словами: заперев дверь в конюшню после того, как лошадь сбежала.
– Мне жаль, что так вышло, – сказала Тони. Она была уверена, что он хочет, чтобы она подала в отставку. – Вы платите мне за то, чтобы такое не случалось. Я не справилась. Вы, по-видимому, хотите, чтобы я подала в отставку.
Это вызвало у него раздражение.
– Если я захочу вас уволить, вы об этом незамедлительно узнаете.
Она уставилась на него. Он что, прощает?
Лицо Оксенфорда приняло более мягкое выражение.
– Хорошо, вы совестливая натура и чувствуете себя виноватой, хотя ни вы, ни кто-либо другой не могли предугадать такое.
– Я могла установить проверку сумок.
– А я, по всей вероятности, запретил бы это на том основании, что проверка вызовет недовольство у сотрудников.
– О-о!
– Вот что я вам скажу раз и навсегда. С тех пор, как вы у нас появились, меры безопасности стали строже, чем когда-либо. Вы чертовски хороший работник, и я намерен вас удержать. Так что извольте больше не жалеть себя.
От облегчения Тони вдруг почувствовала, что у нее подкашиваются ноги.
– Благодарю вас, – сказала она.
– Впереди у нас много дел – пошли работать. – И Оксенфорд вышел из комнаты.
Вздохнув с облегчением, Тони закрыла глаза. Ее простили. «Спасибо», – подумала она.
Миранда Оксенфорд заказала капуччино по-венски с пирамидой взбитых сливок наверху. В последнюю минуту она попросила подать также кусок морковного пирога. Сунув сдачу в карман юбки, она понесла свой завтрак к столику, за которым сидела ее тощая сестрица Ольга, потягивая двойное эспрессо и покуривая сигарету. Бар был увешан бумажными цепями, а на тостере переливалась рождественская елочка, но кто-то не без иронии поставил на музыкальном автомате «Мальчиков с пляжа», и они пели «Скользя на волнах по Штатам».
Миранда часто заставала по утрам Ольгу в этом кафе-баре на Сочихолл-стрит в центре Глазго. Они обе работали поблизости: Миранда была исполнительным директором в агентстве по найму преимущественно телефонисток, а Ольга была адвокатом. Обе любили посидеть минут пять, чтобы собраться с мыслями перед работой.
«Мы совсем не похожи на сестер», – подумала Миранда, заметив свое отражение в зеркале. Она была маленькая, с вьющимися светлыми волосами и аппетитной фигуркой. Ольга была в папу – высокая, но чернобровая, как покойная мать, которая была итальянских кровей и звали ее всегда Мамма Марта. Ольга была в рабочем темно-сером костюме и остроносых туфлях. Она вполне могла бы выступить в роли Круэллы
