У Виталия холодок пробежал по спине.
Зря оставлял отца одного. Отец как раз не умел работать (в смысле –
И ударили.
Бедный отец, думал Виталий на кладбище.
Или, может, прав Альфред Рейнгольдович? Может все в России разучились работать и ничего не стоят? Каждого можно купить, как считает Павлик Мельников, за небольшие деньги? Виталий явственно слышал саркастический смешок Коха, явственно видел выражение ужаса в глазах отца.
И правда.
Куда все провалилось?
3
Гулянка на Новом Арбате шла вовсю.
Кто-то орал, звенела посуда, бабы голосили.
Отдельной кучкой сбились возле кафе длинноволосые, закрывая газетами недописанные полотна. Поддатые скотники и бурлаки пытались дознаться, что изображено на таинственных полотнах, но длинноволосые хмуро прикладывались к бутылочкам и молчали. От Нового Арбата до беседки на берегу – всего ничего, но благушинская пьянь как бы не замечала Павлика и Виталия. Чувствовали свою вину. Отводили глаза. Еще пару лет постановили на общей сходке, что алкоголь в селе будет продаваться только через «Зимние витамины». Взамен каждый получил постоянную или временную работу. Мужики, наконец, стали узнавать друг друга. У буйного скотника Федора Вешкина проснулась страсть к знаниям. Изучал «Уголовный кодекс», пытался понять, почему за простую драку дали ему когда-то три года, а теперь за самые ужасные безобразия не привлекают ни к какой ответственности. Зашел как-то к бессрочному Всесоюзному старосте Калинину. В помещении сельского совета пахло пылью и мышиным пометом, стоял ржавый советский графин на пустом столе. «Чего не пойдешь к Павлику Мельникову?» – «Это к Золотым Яйцам-та? – возмутился Калинин. – Ты кому говоришь такое? Я потомственный коммунист!» – Тем не менее, жизнь как- то налаживалась, и вдруг несанкционированный завоз спиртного, нарушение всех договоренностей!.
Виталий и Павлик устроились в беседке.
Широкий плес мерцал под огромным утопическим солнцем.
Вертелись, уходя по течению, ленивые водовороты за железной кормой затопленной баржи. Простор реки таял в знойном сиянии, в ярких бликах, в зеркальных отблесках. Вода вгрызалось в высокий берег, подмывала обрывы. Зеленый горб мыса, известного как Запорожская Сечь, выдвигался в реку, казался островком. А за мысом прятался невидимый мелкий заливчик, забитый ряской и полузатопленными бревнами – самая ужасная опасность для быстроходных катеров. Один такой, мерно порыкивая, подрагивая, лениво сплевывая в реку тугие струйки отработанной воды, как раз толкнулся в борт дебаркадера. Выпуклые скулы, коротко срезанная наклонная мачта – праздничная вещь!
Спустились на берег трое.
Под синими козырьками твердые глянцевые лбы. Под солнцезащитными очками чужие наглые глаза. Гогоча, разбрасывая окурки, заглянули в беседку. На Виталия и Павлика ноль внимания. Двое коротко стрижены, третий – накачанный, здоровый, с конским хвостиком на затылке. Вроде как бугор у них. «Сара, дура, – бубнил, – прибежала к ребе. Вот, мутит, попугай сдвинулся у нее. День и ночь орет: трахаться, трахаться! Совсем к черту забодал, соседи перестали в гости ходить. Ребе успокаивает: забей муму, Сара, тащи дурака ко мне. Дескать, живут у него две самочки. Набожные, невинные. День и ночь колдуют молитвы». – Накачанный ловко шлепнулся на скамью, чуть не столкнув с нее Павлика. – «Ну, принесла дура попугая, сдернула платок с клетки. Попугай сразу в голос: трахаться, трахаться! А самочки, правда, набожные, невинные. Стремные глазки возводят к небу. Вот, мол, дошли до Бога наши молитвы».
– Нравится? – спросил бугор Павлика.
Не ожидая ответа, встал, тяжело потоптался по траве, как медведь. Об уверенном характере говорил шрам на щеке. И еще один – синеватый, на шее.
– Богатое село? – поинтересовался.
– Да так себе.
– А чего дятел стучит?
– А в селах всегда в лесу дятлы.
– Этот, похоже, служил на флоте?
– Да ну. Клюв у него, вот и стучит.
– Да нет, морзянка это, – знающе возразил бугор. И многообещающе сплюнул под ноги Павлику: – Три точки, три тире, три точки… Ну точно! Не дятел, чистый маркони!
– Год
– Ладно, что не срок
– А что такого? – голос у Павлика дрогнул, но в душе он гордился. Это ведь он выдал известному томскому дрессировщику Володе Шкаликову пятьсот баксов. Неизвестно, сколько денег из общей суммы пошло на воспитание пойманного в лесу молодого дятла, но за три месяца Шкаликов (в прошлом – японский шпион и советский десантник) научил умную птицу отзываться морзянкой на появление у дебаркадера любых незнакомых плавсредств.
