В три движения мальчик присоединил длинную камышинку к бурдюку из овечьей шкуры, купленому за гроши у какого-то матроса. Трубочка двинулась в полумраке к кровати главного обидчика и забияки. Теплое содержимое бурдюка ни капли не побеспокоило спящего. Минута, другая - и первая капля просочилась сквозь матрас задиры. Бурдюк и камышинка полетели в окно. Мальчик перевернулся на другой бок и спокойно уснул.
Задира был не просто опозорен. Не вынеся всеобщих издевок и намеков, он покинул Школу и доучивался где-то на материке, у бродячих магов. Следующей жертвой мальчика стал сильный и наглый курсант, который повадился отнимать у него добычу, ловко стреляя из лука. Мальчик несколько дней мелькал на одной и той же поляне, изо всех сил изображая, что заинтересован в монстрах, появляющихся на ней. Курсант злорадствовал, думая, что мешает заморышу выполнить задание наставников. В очередное утро мальчик привел туда наставника, попросив показать ему на практике сцепку из трех заклинаний. Не успел наставник прицелиться, как из кустов прилетела стрела. Тоже самое повторилось со следующим монстром, и с третьим… Надо ли говорить, что мальчик привел учителя на такое место, где раздвоенный ствол дерева совершенно закрывал его от сидящего в засаде мародера? У курсанта были крупные неприятности, кажется, даже клан, куда он собирался наняться после окончания учебы, расторг с ним предварительное соглашение.
Так и повелось. Змееныш учился скользить и кусать без промаха. А также отличать и уважать других Змеев. Он понял, что происхождение, богатство - все это может заменить собой власть. И стремился к ней изо всех сил. Старики, добившиеся власти по недоразумению, слабые, неумелые, мешали ему. Он расправлялся с ними так же, как и с обидчиками в детстве.
Он совершенствовал свое магическое искусство, понимая, что только этим он выделяется из толпы.
Родичей своих он больше никогда не видел.
Когда один из главенствующих в Церкви Змеев пришел к нему с рассказом о заговоре жрецов Шилен, Змееныш удивился. Среди Змеев не приняты подвиги и невыгодные поступки. Зачем жрецу Эйнхазад торжество чужой богини?
Но старый Змей пояснил ему: чтобы всемогущая Эйнхазад восторжествовала окончательно! Неужели глупые темные жрецы могли подумать, что всевидящая богиня не знает об их жалком заговоре? Конечно, она все прозрит. И во славу ее нужно позволить заговорщикам победить. Тогда-то презренная шлюха Шилен войдет в наш мир - и Эйнхазад наконец-то покарает ее. Ну а если не покарает, то нам-то что за беда? Мы же будем способствовать сторонникам Шилен, значит все равно будем на стороне победителей.
И вот, один за другим планы заговорщиков стали срываться. Не из-за усилий равных по могуществу магов, а из-за горстки каких-то дилетантов, недоучек, вмешавшихся не в свое дело!
Он должен найти их и нейтрализовать. Может быть, бескровно. Может быть, нет. Это зависит от многого. Змей скользит неслышно и действует хладнокровно. Зачем убивать врага там, где можно сработать тоньше? Зачем сохранять жизнь опасному союзнику? Ничего лишнего, только точный рассчет и молниеносный бросок.
Маленькое и теплое существо слушало его, буквально впитывая в себя обиды маленького сироты, безнадежность изгоя, змеиную мудрость. Оно пыталось восторженно делиться с ним своими воспоминаниями, но он, морщась, отстранялся, не погружаясь в их поток. Все как он и предполагал: какие- то шахты, обвалы, гнусные шипящие големы и снежные бури. Зачем ему это? Глубже, глубже он впускал это существо в себя, терпеливо подманивая его сочувствием, теплом, интересом, жалостью…
Осторожно трогая тонкую преграду между разумами, он наращивал интенсивность воздействия. Гномка уже не пыталась вспоминать свои шахты - она полностью погрузилась в его прошлые детские переживания. Но преграда все еще отзывалась незримым эхом.
Жалость, интерес, обида, сочувствие, интерес, жалость… Что еще? Злость? Нет, она отстраняется… Тут главное - не пережать. Нужно рискнуть и дать ей немного свободы. Куда повернет ее разум?
Маленькая сирота, изгой, насколько вообще могут быть изгои у дружных гномов, несговоренная дружинница, никогда не имевшая собственного дома, много лет прожившая с потерянной памятью, она двинулась навстречу угрюмому чистенькому мальчику, которого прокляла при рождении собственная мать. Который уже стал ей близок и дорог, понятен и нужен. Она протянула к нему руки. Он помедлил и протянул руки ей навстречу.
Защитная преграда разума гномки рухнула. Теплое существо оказалось полностью в его власти. Он умело и быстро спеленал его своими заклинаниями, превращая в покорную марионетку. Он снова справился, и победное чувство заполняет его душу. Теперь нужно осторожно отступить назад, не разрывая связи. Она все еще глубоко внутри, куда увели их воспоминания. Она все еще пытается дотянуться до него. Но его там уже нет. Он выбирается наружу и вот-вот откроет глаза - спокойный, собранный и готовый действовать дальше.
Удар обрушился на голову жреца, больно ссадив кожу за ухом. Мгновенно откатившись за кресло, тот с трудом открыл глаза. Полуголый, абсолютно невменяемый эльф плясал по комнате. На его губах пузырилась черная пена, в обеих горстях был зажат долгожданный порошок из сухих листьев. Клирик ощутил досаду. Он провозился всего немного дольше, чем следовало. Этот придурок проснулся и по запаху нашел свое зелье. Разумеется, немедленно утолил свою жажду и впал в неконтролируемое буйство. И добавленные травки тому поспособствовали. Что же делать? На заклинание не хватит энергии, а оружие осталось возле стола.
Эльф тем временем развязывал гномку, что-то бессвязно бормоча. До клирика долетело только два эльфийских слова: «огонь» и «кости». Бесы знают, что он там затеял! Человек оглянулся в поисках табуретки или кочерги. Видимо, придется действовать грубо.
Отличная бронзовая кочерга солидных размеров обнаружилась под низкой лавкой, стоящей у дальней от камина стены. Клирик оглянулся на придурка. Тот вовсю раздувал огонь в очаге. Гномишка сидела на кресле, совершенно свободная, но не пыталсь даже пошевелиться, таращась на эльфа. В душе у жреца дрогнуло непривычное, давно забытое чувство жалости. Последний раз он испытывал его, когда узнал о смерти Алайи. Человек осторожно полез под низкую лавку, стараясь не привлечь внимания невменяемого соратника резкими движениями. Сразу он девчонку не убьет, так что можно не торопиться…
Черный вихрь вырвался из устья каминной трубы с таким ревом, словно крепость наконец-то окончательно рухнула. Эльфа даже не разорвало - его буквально размазало по камням очага. Лязгнули ослепительные зубы, захлопали крылья, и, пережде чем клирик опомнился, дракон с жалобным воем вылетел обратно в трубу, унося в когтях безвольную гномишку.
- Крылья подпалил… - задумчиво произнес человек, прижимая к себе бронзовую кочергу. На углях чадно разгорался плотно набитый мешочек.
Глава 53. Опаленные крылья.
Сонечка страшно хотела спать. Ей казалось, что за возможность рухнуть лицом вниз на шкуру, сено или хотя бы голую землю она скормила бы Ветру левую руку. Или даже правую!
От сознания дракона докатилась волна веселья, заменявшая ящеру смех. Только контакт с ним спасал гономишку от того, чтобы провалиться в тяжелую дрему. Всадник должен контролировать своего дракона в полете. И, хотя Сонечка была уверена, что дорогу Ветер знает лучше нее, она таращила слезящиеся глаза в темноту, оберегая своего питомца от возможных неприятностей. Ведь если ящер не защищен разумом всадника, его можно переманить во вражеский лагерь, одурманить, сбить с пути…
Кузьма давно уже крепко, но чутко спал. Гном лег на платформе так, чтобы хоть немного закрывать Сонечку от ветра, пристегнулся к поручню и даже во сне не выпускал ее пояса. Это проявление заботы глубоко трогало гномишку, привыкшую с раннего детства заботиться о себе самостоятельно.
Маршрут, которым они собирались следовать, был несложен. Сперва перелететь с южных равнин на север, в окрестности Парящей деревни светлых эльфов. Там передохнуть, перекусить и покормить дракона, чтобы тот от голода не свалился с высоты. Сонечка думала также забежать в эльфийскую лавку и на почту.
