подальше в лес отведи да и пристрели. Тебе ж всё равно ничего не будет. Разоблачила ваша треклятая контрразведка замаскировавшегося шпиона и незамедлительно привела суровый, но справедливый приговор в исполнение.
— Как вы можете говорить такое? — возмутился ротмистр. — Есть закон…
— Нет закона, историк. Нет! В прежние времена, при Империи — был. Какой ни плохонький, но имелся. Ты по молодости, может, и не слишком ощущал. Жить тогда было душно. Все готовились к войне с Островами, все чем-то кичились, беспрестанно праздновали великие даты истории, дни памяти всяких там Эранов I и Гартов Непобедимых. Но всё же худо-бедно жилось. А сейчас…
— Мы пережили войну, самую ужасную из всех когда-либо бушевавших на Саракше. Но мы победили. Не просто выжили, а выстояли и победили. Конечно, послевоенный период полон тягот, но мы преодолеем и их. Ведомые Неизвестными Отцами, придём в светлое будущее, как пришли к Великой Победе.
— Да, парень. Здорово тебе в Департаменте общественного здоровья мозги причесали. Чья победа, ротмистр? О чём ты говоришь? Ты же был там, ты всё видел, собственными глазами видел! Где и кого мы победили? Кто вообще мог победить? Кузнец победы, несокрушимый и смертоносный маршал Карс?
— Дело легионера — стоять насмерть и выполнять приказ командования чётко, безропотно и в срок, — быстро, но не слишком уверенно ответил ротмистр.
Ему вдруг отчего-то вспомнился герцог Карс, прибывший инспектировать остатки его бригады после геройского прорыва и освобождения руин Торнаты. Увешанный орденами толстяк с красным носом пропойцы и слезящимися глазами, совсем не похожий на себя портретного, пыхтя, вылез из автомобиля и, опираясь на руку лощёного адъютанта, побрёл вдоль строя. Было видно, что его удручает эта прогулка, воротит от запаха пота и вида застиранных полевых мундиров.
Время от времени адъютант что-то шептал на ухо шефу. Тот останавливался, протягивал руку и спустя мгновение прикреплял к чёрно-серому от въевшейся пыли и копоти легионерскому мундиру блестящую медальку с императорским профилем. Когда маршал поравнялся с ним, Тоот вперил в него восхищенный, как положено, взгляд, и это, кажется, смутило и насторожило родича императрицы. Он как-то неловко криво приколол первую в жизни Тоота боевую награду и, подозрительно оглянувшись, побрёл дальше. Но тут, на грех, приветственным салютом выпалила батарея самоходных мортир. Едва грохнул первый залп, маршал нелепо присел. При втором оттолкнул адъютанта и опрометью, тяжело пыхтя, бросился к автомобилю. Вероятно, кто-то из свиты объяснил герцогу, что его, как члена императорской фамилии, встречают пятью орудийными залпами, что противник отброшен за прежнюю границу, что опасаться вражеского артналёта нечего. Поверил маршал или нет, неизвестно, но из машины до конца инспекции так и не вышел. Оставшиеся награды вручал начальник его штаба.
Ротмистр попытался отогнать неприятные воспоминания и вызвать в памяти победное возвращение в столицу, ликующую толпу девушек с цветами. Но сознание предательски подкинуло ему не радостные улыбки и руки с букетами, а уставшие изможденные лица с какой-то странной безысходной опустошенностью во взгляде.
— Неизвестные Отцы спасли наше Отечество, — пробурчал ротмистр.
Среди боёв и сражений минувшей войны не было ни одного такого, которое бы можно было счесть победоносным. Топтания взад-вперёд и многотысячные жертвы изнурили Отечество до предела, а вот выдохнуть военный угар не удаётся и по сию пору. Но ведь победа была! Был заключён мир, а это дорогого стоит!
— Неизвестные Отцы, — с болью и насмешкой повторил Гай Дэнн. — Неизвестные Стервецы. Так-то будет точнее.
Тоот заскрипел зубами и почувствовал, что багровеет.
— Да ты не ярись, ротмистр, — махнул здоровой рукой Дэнн. — Не ярись. Я ж тебе говорю: лесок вот. Пистолет на поясе. Один выстрел — и глядишь, ещё медальку дадут.
— Энц Дэнн, — едва сдерживаясь, процедил легионер, — не забывайтесь! Не надо меня провоцировать.
— А я тебя и не провоцирую. Я сам не знаю, как мне с тобой уживаться. Дочь моя — дурёха, в тебя втюрилась.
— Папа, — с упрёком всхлипнула Юна.
— Цыть! Время такое пришло, что всё честь по чести сказать пора, иначе б я с тобой, парень, и общаться не стал. Атр, кто, по-твоему, эти самые Неизвестные Отцы?
— Лучшие из лучших сынов Отечества, великодушные и мудрые, отринувшие низменную страсть к славе и богатству ради преданного беспрестанного служения стране и народу. Храбрецы, принявшие знамя из ослабших рук императора. Им, а не природному наследнику своему он доверил власть. И они, избранные и вдохновенные, понесли свою тяжкую ношу, своё бремя, чтобы вывести народ из бездны кровавого хаоса к светлому будущему.
— Ху-ух! — выдохнул Гай Дэнн. — Давай по порядку. Как ты себе это представляешь? Началась война. Император почувствовал, что не справляется, и разослал адъютантов по стране искать, на кого бы возложить регалии власти? Или бремя, как ты утверждаешь. И найденные великие люди к тому же поголовно оказались невероятными скромниками. Все как один, Атр. Подумай! Сам-то ты в это веришь?
— Не знаю, — сознался Тоот, представив себе императора Эрана XII Последнего — желчного мизантропа, окружившего себя сворой гончих псов и волкодавов, запрещавшего даже на официальных церемониях приближаться к нему ближе, чем на десять шагов. И это знатнейшим вельможам! Такой вряд ли пожелал бы разыскивать себе преемников по всей стране.
— Но ведь мы собственными глазами видели Манифест о передаче власти.
Тогда, в госпитале, их вывели на плац, зачитали Манифест, потом раздали его текст на руки всем офицерам, и никто даже не подумал, что отречение и передача власти могут быть фальшивкой. Разве возможна такая грандиозная фальшивка?! И позже казалось вполне естественным, что спустя месяц Эран XII умер от переутомления и тяжких забот.
— Откуда вам известно, что всё происходило не так? Может, это вам в Хонти мозги прочистили?
— В Хонти до моих мозгов никому дела не было. Я там камни таскал и противотанковые рвы копал. А тут нам всем содержимое черепушки прожаривают излучателями. Ты пойми, вокруг ложь. Всё, что ты видишь, — декорация ужасной, возможно, последней для Саракша трагедии. Есть ещё люди, которые понимают это. Понимают и пытаются что-то делать, потому что знать и бездействовать, соглашаться и идти, словно баран на убой, постыдно. Так-то, историк. Ткни кулаком в эти декорации — они провалятся. Подумай, кто автор той ужасной пьесы, в которой тебе отведена роль козла, ведущего стадо баранов?!
— Вы сеете крамолу, — слабо встрепенулся ротмистр.
— Сею. А чего мне бояться? Я уже много лет готов умереть, но хоть знаю, за что. А ты?
— За Отечество.
— Кто же угрожает этому Отечеству? Хонти? Пандея? Островная Империя? Выродки из-за Голубой Змеи? Островитян только и хватает, что пиратствовать у наших берегов, а все прочие сами до ужаса боятся повторения великой бойни. Но она повторится, Атр. Попомни мои слова. Потому что твои Неизвестные Отцы — стая алчных безмозглых преступников, дорвавшихся до власти, и они не могут править, заботясь о стране, о народе. Для сохранения власти им нужно устроить народу обильное кровопускание, чтобы вновь твердить о тяготах и лишениях, о необходимости отобрать у врага всё, что по нелепой случайности принадлежит соседям, а не им. И вся их таинственность — от трусости. Они боятся друг друга, а главное — боятся расплаты за свои действия. Вот это правда, ротмистр.
— Я не верю вам, — хмуро ответил Тоот. — Но, — он замялся, — я не скажу никому о ваших мыслях и ваших речах. Хотя в контрразведке уже интересуются вашей персоной, энц Дэнн. Думайте что хотите, но если я замечу в ваших поступках даже намёк на…
— Как я устал… — перебил его отец Юны. — Отключай мозги и делай, что предписывает Статут.
Они замолчали, долгими немигающими взглядами сверля друг друга.
— Ладно, — пробурчал Тоот. — Разболтались мы тут. Надо решать, как быть дальше.
— Домой ехать нельзя. Мэрская банда нас искать будет в первую очередь там. Скорее всего, уже ищет. Тем более, полиция у них на коротком поводке.
— Я тут местечко знаю, — подал голос Вал Грас. — Не ахти какое, но уж точно спокойное.
— Что за местечко?
