Я поднялся и, печально вздохнув в предчувствии неприятной беседы, зашагал вслед за Лисом. За девять дней моего отсутствия среди активных обитателей этого мира Рейнар успел изрядно преобразить жилище старого мага. Должно быть, безделье и скука заставили его устроить глобальную уборку с выметанием грязи, мытьем полов и ликвидацией магических упражнений полумертвого соперника Господа.
Лишь только островок вокруг ложа Сибелликуса по-прежнему пребывал в смраде и первозданном запустении. Фауст, как и во время первой нашей встречи, возлежал на ложе, опустив тяжелые морщинистые веки и пребывая, казалось, в забытьи. Но стоило лишь нам пересечь порог зала, как его блеклые, почти выцветшие глаза медленно открылись, и взгляд их уперся в меня, точно два пистолетных ствола.
– Вот вы и вернулись, – с натугой зашевелил губами утомленный жизнью чародей. – Надеюсь, вам удалось все, чего вы желали?
– Увы, доктор, – повинно склонил голову я, – мне нечего вам сказать. Я вернулся ни с чем.
– Этого не может быть! – резко выдохнул Фауст так, что казалось, будто последняя жизненная сила при этом выдохе вылетела из его уст. – Предсказание Нострадамуса, все звездные гороскопы, мои прозрения, все-все указывало на вас! Вы должны были обрести свою память и тем самым раскрыть секрет моей смерти. Как же так?! Как же так!
– Простите! – не поднимая глаз, только и смог сказать я, готовый от стыда провалиться сквозь каменные плиты пола. – Я ничего не смог сделать. Я оказался недостойным.
Фауст вновь медленно прикрыл глаза, и его застывшее лицо, казалось, сейчас больше походило на посмертную маску, чем на обличье живого человека.
– Ступайте, – наконец еле слышно произнес он, чуть размыкая губы. – Должно быть, эта боль тоже часть наказания за мои грехи. Что может быть еще ужасней крушения последней надежды!
– Пошли, – Лис потянул меня за рукав, – пошли. Нам здесь все равно делать нечего. Сам видишь, Пострадамус Пострадамусом, а на поверку лажа оказалась. Пошли. Сейчас лучше всего оставить его одного.
Кони, заботливо укрытые Лисом от октябрьской непогоды в развалинах конюшни, примыкавшей к башне, были накормлены, вычищены и теперь радостным ржанием встречали своих хозяев. Им не было никакого дела ни до проблем заживо погребенного мага, проклинающего каждый новый день своей жизни, ни до беды заблудившегося странника, носящего чужую жизнь, как платье, взятое взаймы у старьевщика. Они были молоды, резвы и явно застоялись в стойлах.
– Ну шо, по коням? – вопросительно посмотрел на меня Лис.
– Да, – кивнул я, хватаясь за высокую луку седла и ставя ногу в стремя. – Поехали отсюда.
– Шо дальше делать будем? – Рейнар был на редкость немногословным.
– Надо узнать у Дюнуара. Я думаю, пора сворачивать здесь все дела, как-то совмещать меня с настоящим Генрихом Наваррским и отправляться в наш пресловутый Институт. Как говорится, мы сделали все, что могли, а дальше уже работа врачей.
– Вальдар! Тебе сейчас в обратный путь нельзя. Это здесь ты признанный французским двором король Наварры, а там твое место будет под надзором крепких парней-санитаров. И рукава твоей мантии будут завязываться узлом на спине.
– В любом случае, – внутренне соглашаясь с доводами Рейнара, проговорил я, – в первую очередь следует связаться с паном Михалом.
Я бросил прощальный взгляд на полуразрушенную башню и…
– Лис! Тебе эта башня ничего не напоминает?
– Ага, напоминает, – автоматически кивнул Рейнар.
– Что? – с затаенным торжеством в голосе поинтересовался я.
– Шо если я таки и в этом году не доберусь до своей дачи, то к зиме она будет иметь вот точно такой же зачуханный вид.
– Не будет, – радостно замотал головой я. – Еще долго не будет. Посмотри внимательно.
– Ну? – недоуменно бросил мой напарник. – Смотрю. И шо? Шо я такого должен видеть?
– Напряги память. Представь, что эта самая башня видится тебе на блюдечке, по которому катается яблочко. А принадлежит и то, и другое одной весьма пожилой леди, имеющей обыкновение летать по воздуху в ступе с помелом.
– Бабусе-Ягусе?! – радостно выпалил экс-генерал-аншеф Закревский. – Ты хочешь сказать…
– Да! – восхищенный собственным прозрением, заорал я, не в силах сдерживать нахлынувшие на меня эмоции. – Это тот самый замок, в котором спустя двести лет Калиостро делал Элизабет Чедлей из Элен Фитц Урс. Я вспомнил. Я все вспомнил, и я знаю, что сказать Фаусту. Подержи коня!
Бог весть почему, вместо того чтобы повернуть скакуна к скорбным владениям Иоганна Георга Фауста, я спрыгнул наземь и стремглав побежал к полуразрушенной изгороди, спотыкаясь и рискуя сломать себе шею. Сколоченная наскоро моим соратником лестница была не так хороша, как прежняя, созданная силой магической мысли не покоренного судьбою старца, но все же позволяла быстро взобраться на второй этаж.
– Это снова вы? – не открывая глаз, проговорил Сибелликус. – Что вам еще здесь надо?
– Я вспомнил, доктор! Я знаю, что это за средство! – пытаясь отдышаться, выпалил я.
– Вспом-ни-ли? – растягивая слоги, проговорил маг, неожиданно быстро распахивая глаза, отчего твердый и резкий взгляд его походил на молнию, прорезавшую свинцово-серые набрякшие бурдюки туч. – Ну же, я слушаю вас! Говорите скорей! Говорите.
– Вы должны сказать, – начал я, набирая в грудь воздуха, словно перед прыжком в морскую пучину, – «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!».
Гнетущая тишина повисла в старой башне, как только отзвучал последний слог измышленного Гете заклинания. Молчание было мне ответом.
– Да… забавно… – наконец прервал затянувшуюся паузу философ философов.
– Вы находите это забавным? – с искренним недоумением произнес я.
– Конечно! – Губы богоборца с явным напряжением сложились в мучительную улыбку. – Он любит парадоксы. Он сам – единый парадокс. Но Он прав. Мне нравится эта игра.
Я стоял, переминаясь с ноги на ногу. Фауст, последнюю минуту разговаривавший явно сам с собой, вновь возвратил мне внимание, очевидно, недоумевая о цели моего дальнейшего присутствия.
– Вы все еще здесь? Ступайте! Спасибо вам, и поблагодарите от меня мсье Рейнара за тот порядок, который он здесь навел.
– Прошу простить меня, мэтр Сибелликус, – чуть запинаясь, начал я. – Может, это дерзость, но если вы сейчас собираетесь произнести заклинание? Возможно, нам с шевалье д’Орбиньяком стоит подождать где- нибудь поблизости, чтобы предать ваше тело земле?
– Юнец! – вновь усмехнулся Фауст. – Зеленый юнец! Вы что же, наивно полагаете, что теперь, когда я получил ключи от врат собственной погибели, я воспользуюсь ими, как нищий пьянчуга найденным гроттеном, лишь только затем, чтобы утолить терзающую его жажду?
– Признаться, именно так я и думал, – растерянно подтвердил я. – Ваши страдания столь велики…
– Что и в аду не может быть худших, не так ли? Молчите, я лучше всякого знаю, что это так. Я был в аду и знаю, что мне уготовано. Впрочем, – надменно проскрипел великий гордец, – возможно, Господь простил бы меня, если бы я сдался и принес стоны и покаяния к его стопам. Но мне чуждо раскаяние! Я почитаю Творца более всех смертных, ибо воочию узрел могущество его, а потому горжусь, что хотя бы в малой доле, хотя бы отчасти я походил на него в своей силе. – Он на миг замолчал, переводя дыхание, и я не смел нарушить этого пугающего молчания, ошеломленный его словами.
Но вот, передохнув, обуянный гордыней чародей продолжил:
– Быть может, вам известно, что на языке страны, откуда я родом, Фауст означает «кулак», в то время как латинское «Фаустус» переводится как «счастливый». Так вот, все эти долгие годы я жил, словно сжатый кулак, ни на миг не разжимаясь, в вечном неистребимом желании сделать мир вокруг себя таким, каким я хотел бы его видеть. И вот наконец я счастлив! И это действительно самое прекрасное мгновение в моей жизни, и я до конца должен им насладиться.
– Но почему? – удивленно спросил я.
