до утра «вольно» не станет!
– Нэ валнуйся, запомныл. В доме сэйчас пять вооруженных нукеров. Все маладые, крэпкие, кровь так и играет.
– Понятно, – кивнул сотник. – Плюс на воротах охрана. Еще что?
– Барышня савсэм плохая. За доктором посылали. Чарновский от нее вышел, как ночь, черный.
– Угу, тоже зафиксировал. Еще что-то?
– Да, – кивнул Заурбек. – Когда зашел к хазяину, там еще чэловек был.
– Кто такой?
– Тот, каторый на Большой Морской сбежал.
– Конрад Шультце?!
– Он!
– Ну, вот и славно! Стало быть, и с ордером можно будет к господину ротмистру наведаться. Тогда вот что. – Сотник почесал затылок. – Ты с этой бутылкой пока не торопись. Я начальству доложусь, пусть решает. Если угощать – поставлю на окно лампу. Запомнил?
– Абижаешь?
– Ладно, поторопись. А то как бы твой начальник не разобиделся!
Кабинет начальника жандармского управления сотрясали гром и молнии. Поручик Вышеславцев стоял, будто одинокое дерево в степи, самим существованием своим притягивая грозовые удары.
– Вы что же, поручик, на фронт захотели? Вшей окопных кормить? Что это у вас творится? Кажется, только безногий еще от вас не убегал! Государственных преступников упустили! Шпионов! Не шантрапу какую-нибудь! – Начальник управления грозно зыркнул на убитого горем подчиненного. – Звание жандарма позорите! То у вас часовые напиваются, как сапожники, то в минуте ходьбы от Зимнего посреди святая святых – Главного штаба, какой-то проходимец разоружает вашего человека и скрывается, прихватив мундир и оружие! Да вы, сударь, понимаете, чем это пахнет?
– С вашего позволения, – едва слышно выдавил поручик, – документ, мундир и шашка найдены.
– Где?
– Неподалеку. Там, знаете, баня.
– При чем тут баня?
– Видите ли, ваше превосходительство, – запинаясь, отвечал Вышеславцев. – Беглый капрал Длугаш заскочил в баню, направил на банщика наган и заставил того открыть шкафчики посетителей. Затем, прихватив чью-то одежду, сбросил мундир и скрылся.
– Хорош! – Начальник жандармского управления обошел вокруг стола и вплотную подошел к тоскливо взирающему на него поручику. – А вы что же?
– Ищем, ваше превосходительство. Он не мог далеко уйти. Да и куда ему деться с такими-то приметами?
– Ваше счастье, что и Платон Аристархович тоже говорит, мол, куда ему деться. Благодарите, Алексей Иванович, мою доброту, Бога и полковника Лунева, а то б уже небось в штыковую на германца ходили! А это, я вам скажу, не по Невскому с дамами фланировать. Серба этого мне хоть из-под земли выньте! – Генерал поднес к лицу поручика поросший волосами кулак. – Уяснили?!
– А как же с налетом-то?
– Да ты и впрямь, братец, тупой! Иль не ясно тебе, что капрал этот, ежели Распутина оболгать хотел, так, стало быть, сам к налету и причастен. От своих подозрение отводил, каналья! Найдите его, поручик, а то ведь сами знаете, я миндальничать не стану!
По коридорам госпиталя несся тихий шепот: «Царь! Царь идет!» Государь появлялся здесь едва ли не каждый день, иногда с супругой и дочерьми, иногда сам, всегда принося раненым фрукты и сладости, а порою вручая новоприбывшим героям медали за отвагу и георгиевские кресты. Каждый раз императора ждали с воодушевлением. Он милостиво принимал доклад начальника госпиталя, обходил с ним палаты, беседовал с ранеными, благосклонно кивал, не слишком, впрочем, прислушиваясь к их речам.
Как ни пытался Николай ІІ убедить себя в обратном, но более всех находившихся здесь офицеров и нижних чинов его интересовала участь лежащей в отдельной палате фрейлины Анны Вырубовой, сильно пострадавшей в недавней железнодорожной катастрофе. Обойдя все прочие палаты и сочтя императорский долг милосердия исполненным, Николай II поднялся этажом выше, туда, где под охраной преображенцев находилась наперсница императрицы и задушевная подруга всего их семейства.
Увидев государя, лейб-гвардецы отсалютовали ружьями, гулко опустив приклады на пол.
– Вольно, вольно! – махнул рукой венценосный шеф полка, чуть заметно морщась. – Не шумите, не тревожьте Аннушку.
Он прошел мимо преданных ему великанов-усачей и отворил дверь. Кроме самой фрейлины в комнате находился Старец, методично намазывающий вязкой бурой смесью колени фрейлины. Заметив императора, Анна Вырубова схватилась за край тумбочки, словно намереваясь подняться. Распутин встал, по обычаю кланяясь императору в пояс.
– Здравствуй, батюшка!
– Как самочувствие Аннушки? – отводя целителя чуть в сторону, поинтересовался государь.
– С утра боли сильные были, – покачал головой Григорий. – Ну а теперь хоть танцуй.
– Ну, танцевать-то, положим, рановато, – печально улыбнулся император.
– Отчего же? – Распутин гордо расправил плечи. – Разве Спаситель не поднял Лазаря из могилы? Коли в божью силу верить, всякое чудо статься может. Ну-ка, Аня, подымись-ка на свои резвые ножки!
Вырубова удивленно поглядела на Старца, но не посмела перечить. Она опустила ноги на ковер, устилавший пол подле ее ложа, и неожиданно для себя спокойно поднялась.
– Ну что, болит где-нибудь или тревожит?
– Нет! – ошеломленно проговорила фрейлина, не спуская с божьего человека влюбленного взгляда.
– Вот и славно. Два-три дня еще полечишься, и лучше прежнего станешь. С лошадью взапуски бегать сможешь!
– Это чудо! – выдохнул Николай ІІ.
– Божья воля приходит в мир через меня. – Распутин поднял вверх указующий перст.
– Любую награду проси! – Царь развел руками.
– Не мне награда, но Господу! – воздев очи к лепному потолку, вещал Старец. – Что ему злато и все царства земные? Но ежели вопрошаешь ты, чем воздать Спасителю, отвечу: нет мне иной корысти, кроме как счастье твоего дома да польза родимому Отечеству. И чтоб лик Господень не отвернулся от вас, прошу тебя, государь мой, вели отдать в мою власть ведьму Лаис Эстер. Во всем свете никому, кроме меня, не совладать с ней. От козней ее и тебе, и царству твоему многие беды проистекают.
Николай ІІ взял целителя под руку и заговорил тихо, стараясь, чтобы разговор их не достиг чужих ушей.
– Пойми меня, Григорий. Мне самому эта ведьма досаждает, я рад буду избавиться от нее и, конечно же, не премину исполнить твою просьбу. Однако не сейчас. Так надо… – Император замялся. – Следует повременить. Это для нашей безопасности.
– Господь вручил тебе царствие, ибо ведома ему сила твоя, – покачал головой старец. – Меня ж он привел из дальних мест к царскому двору, дабы хранил я тебя, семейство твое, а с ним и всю Россию. Не станет меня – и царству не выстоять, и всем вам конец придет. Россия кровью умоется да крапивой утрется. Все замыслы твои – суть человечьего разумения плоды. Мои же – божьей десницей начертаны. Ты царь – тебе решать. Я же вновь говорю: отдай мне ведьму. Не завтра, не днями, а нынче же! – Старец умолк, затем, выдержав паузу, вновь обратился к императору: – Ну что, отдашь ли?
– Да, – склонил голову Николай ІІ.
Глава 12
Кот в перчатках мышь не поймает.
Чарновский сидел у постели Лаис, ласково гладя ее иссиня-черные шелковистые локоны.
– Какая же ты у меня хрупкая. Ну ничего, здесь отлежишься, придешь в себя, окрепнешь, а там я тебя
