перед военным трибуналом как пособник врагов Отечества. Итак, я повторяю вопрос еще раз: где скрывается господин Чарновский, госпожа Эстер, а также господин Конрад Шультце, о пребывании которого в этом доме мне доподлинно известно? Вопрос относится ко всем присутствующим. – Лунев обвел взглядом замерших слуг. – У вас есть время, пока я не сочту до трех. Итак, раз, два…
– Ваше высокоблагородие! Ваше высокоблагородие! – Один из жандармов, придерживая шашку, сбежал, почти скатился с лестницы. – Там наверху комната, книг в ней огроменное число. Я дверь приоткрыл, сквозь щелку глянул – там офицер, конногвардеец. Так я подумал, не ваш ли?
– Ну вот, – Платон Аристархович сверху вниз посмотрел на понуро замерших перед ним верзил, – а вы твердите «Не могу знать».
Дверь библиотеки распахнулась. На ее пороге в сопровождении сотника-атаманца и пары жандармов стоял полковник Лунев.
– Не двигаться с места! Положить оружие!
Офицер в конногвардейском мундире с крестом святого Георгия на груди едва не поперхнулся от столь бесцеремонного вторжения и поставил на богато сервированный столик недопитый бокал хереса.
– Потрудитесь объяснить, господа, что все это значит? – Молодцеватый офицер с нервным лицом резко встал из-за стола, хмуря брови и дергая щекой. – С кем имею честь?
Если бы полковник Лунев мог выругаться в присутствии подчиненных, он бы непременно так и сделал. Стоящего перед ним офицера он встречал совсем недавно у императора в Царском Селе, где тому, как и самому Луневу, вручали полковничьи эполеты. Платон Аристархович и прежде видел это лицо. В газетах, описывающих лихую атаку конногвардейцев на батарею пруссаков близ Каушена.
– Если не ошибаюсь, полковник Врангель? – произнес он, чувствуя, как покидает его недавнее ощущение удачной охоты. Окончательно и бесповоротно.
– Он самый. Барон Врангель Петр Николаевич. Чтобы выяснить это, не стоило врываться сюда с таким шумом, и уж тем более с этими… – Статный конногвардеец брезгливо кивнул в сторону жандармов. – В чем, собственно говоря, дело?
– Полковник Лунев, Платон Аристархович, контрразведка.
– Ах, контрразведка! – хмыкнул герой битвы под Каушенами.
– Да, контрразведка. А потому вопросы задавать буду я.
– Да уж, сделайте милость. – Врангель смерил недавнего знакомца тем непередаваемым взглядом, каким кавалеристы первой гвардейской бригады одаривали всех прочих армейских чинов.
– Что вы здесь делаете? – раздраженно бросил Лунев.
– Как видите, обедаю.
– Вы отлично понимаете, о чем я спрашиваю.
– Вот же странный вопрос. Достопочтенный Платон Аристархович, я прибыл в столицу менее недели тому назад с той же целью, что и вы. Полагаю, вы сами можете подтвердить эти слова. Семейство мое сейчас в отъезде, а потому я счел вполне уместным остановиться у полкового товарища. Как вы сами видите, Чарновского я не стесняю, а кухня у него, пожалуй, одна из лучших в Петрограде.
– Хорошо, – кивнул контрразведчик, понимая, что подобное объяснение если и не является правдой, то, во всяком случае, опровергнуть его с ходу не представляется возможным. – Вы, конечно же, рассказывали своему приятелю о нашей встрече в Царском Селе.
– Еще бы. Не всякий день государь-император вручает нам с вами полковничьи эполеты. Согласитесь, это событие, достойное красочного описания.
– Соглашусь. Еще один вопрос. Рассказывая Чарновскому о приеме у государя, вы, должно быть, упомянули, что я был удостоен его величеством отдельной беседы?
– Может, и говорил. Право сказать, сейчас не упомню, – надменно скривил губы барон Врангель. – Но вряд ли сие может почитаться военной тайной.
– Нет-нет, что вы! Не может. А кстати, когда вы последний раз видели своего приятеля?
– Не более четверти часа назад, – доставая из кармана серебряные часы и щелкая крышкой, проговорил конногвардеец. – Мы сидели, разговаривали. Вдруг он заявил, что ему нужно срочно отлучиться, и вышел.
В этот момент где-то наверху послышался глухой хлопок, затем еще один.
– Из нагана стреляют, – прислушавшись к внезапному звуку, объявил барон Врангель.
– Это уж точно. – Лунев вытащил из кармана браунинг и дослал патрон в патронник. – Петр Николаевич, прошу вас, оставайтесь здесь, ничего не предпринимайте. Чуть позже мы вернемся к нашей беседе.
Государыня-императрица пила кофе со сливками. В каком-то суеверном ужасе перед всем, что могло напомнить о ее немецких корнях, она избегала называть излюбленное лакомство «кофе по- венски», точно в этом названии могла таиться скрытая измена России. Она приказала величать напиток «кофе а-ля Кульчински», вызывая тем самым толки среди придворных и насмешки всех тех, до кого докатился слушок о чудачестве государыни.
– Ты, маменька, эту заморскую отраву зря потребляешь. – Григорий Распутин покачал головой и отхлебнул кваса. – Здоровости в ней и на грош не будет, а только для ума томление.
Императрица внимала Старцу, вздыхала, но укоренившаяся с детства привычка все же брала верх.
– Ты что же думаешь, ежели черное сверху белым прикрыть, так оно изнутри побелеет? Не побелеет. Все одно что грязь лакать. А от того пойла иноверского и сердцебиения лихие случаются, и костям слабость, и в голове шум. Крещеному человеку такое пить зазорно. Басурманское зелье! То ли дело это, исконно наше. На вот, отхлебни.
Александра Федоровна, воспитанная при английском королевском дворе Гессен-Дармштадтская принцесса, точно чашу с ядом, приняла из рук «божьего человека» кружку с квасом, демонстрируя, что даже яд из этих рук не устрашит ее, и, почти не кривясь, сделала большой глоток.
– Чуешь силу, от самой земли идущую? – сжав кулак для пущей убедительности, проговорил Старец Григорий. – Без этой силы русского нутра не уразуметь.
– О да, конечно, – подтвердила императрица, возвращая недопитый квас.
– То-то и оно, что конечно. – Распутин потряс кулаком перед носом. – Господь же… Он все видит, все разумеет. Он меня сюда привел неспроста. Моими устами Господь тебе и папеньке истину речет. Я заступник за народ русский. Со мной все образуется. И Алешу на ноги поставим, как вот нынче Анечку. Слышала уже небось?
– Да, как же…
Старец открыл было рот, чтобы произнести еще что-то, но тут будто кто-то с размаху всадил пробку в самое горло. Распутин попробовал выдохнуть, но из легких донеслось лишь какое-то диковинное сипение.
«– Скорее! – услышал он уже знакомый внутренний голос. – Скорее! Что-то происходит! Кольцо покидает этот мир. Быстрее туда!»
Императрица, не скрывая ужаса, глядела, как резко бледнеет лицо Старца.
– Что с вами, Григорий? Вам плохо?
В ответ Распутин прокряхтел что-то невнятное, не в силах вымолвить ни слова.
– Отравили! – взвизгнула императрица. – Доктора Боткина сюда! Скорее! Скорее!
«– Я уже послал туда людей! – между тем доказывал Распутин. – Они арестуют эту ведьму и приволокут сюда.
– Не приволокут! Ее нет здесь. Сам туда ступай. Ты почуешь, я помогу.
– Не нынче… Теперича государыня…
Рука Старца как-то сама собой дернулась и широким взмахом смела на пол кофейник вместе с молочником. Александра Федоровна отпрянула, переворачивая стул и крича от ужаса.
– В прах государыню! – яростно выкрикивал демон. – Сейчас же, немедля!
– А ну, не указуй мне! – взъярился Гришка Новых. – Забыл, что ли, кто сему телу хозяин?
В тот же миг, словно оспаривая претензии Распутина на собственный организм, ноги его резко подкосились, он рухнул на пол и забился в судорогах.
– А вот тебе бичей огненных! – взрыкнул про себя бывший конокрад со скрежетом зубовным, начиная шептать знакомые с детства слова молитвы «Отче наш, иже еси на небеси…»
– Постой, не горячись, – уже примирительно, хотя и с плохо скрываемым раздражением отозвался
