– Каков красавец? – Конрад повернулся к знатному гостю.
Не то чтобы герцогу нравился этот мрачноватый ромей, прибывший с поздравлениями василевса на рыцарский турнир, объявленный в честь женитьбы повелителя Швабии на племяннице константинопольского василевса, однако он был родичем Никотеи. И, стало быть, ссориться как с ним, так и с Иоанном Комнином, было бы непростительной глупостью.
Большая охота, которую устраивал для съехавшихся гостей Конрад Швабский, была задумана не столько для того, чтобы проредить дичь вокруг Аахена, а скорее чтобы сплотить вероятных союзников.
– Таких птиц, – продолжал герцог, – у нас именуют золотыми орлами. А вот эта – видите, уже полностью линялая – и вовсе считается королевской птицей. За нее можно получить столько же золота, сколько она весит.
– Да, – по-готски сказал Симеон Гаврас, – беркут.
Он поглядел на оперение:
– Бархын,[49] у нас таких много.
При всем сходстве германского и готского языков различия были существенны, но Конрад понял, о чем говорит его гость, и отвернулся, чтобы скрыть досаду.
– Таких, как здесь, нет, – бросил он. – Сами увидите.
Он сдернул клобучок с головы птицы и подбросил ее вверх.
– Давай, Фульгор!
Могучая птица, широко расправив крылья, легко взмыла в небо.
– Такого у вас, поди, не увидишь, – глядя за полетом орла, похвалился Конрад. – Фульгору утки, зайцы и прочая мелюзга – так, не добыча – развлечение, чтоб не затосковать.
– Что ж он, косулю берет? – проявил вежливый интерес Симеон Гаврас.
– Косулю… Бери выше! – Герцог Швабский хлестнул коня. – За ним!
Ромей украдкой оглянулся через плечо: кавалькада всадников вслед за хозяином охоты выпускала в небо ловчих птиц.
– Вам просили передать, – услышал он за спиной голос Майорано, – чтоб вы скакали вперед. Примерно милю. Затем развернулись вправо и до расколотого молнией дуба. Увидите, там будет полянка.
– Но вдруг кто…
– Не беспокойтесь, я позабочусь о том, чтоб «вдруг кто» там не появился.
Никотея обвела взглядом поляну. Лес вокруг стоял непроходимой стеной, но, должно быть, молния, ударившая в дуб, выжгла около него довольно широкий круг, назначенный теперь местом тайной встречи.
Она подманила своего чеглока[50] и приняла из рук Анджело Майорано утку со свежими следами когтей: у местного браконьера она обошлась в одну серебряную монету.
– Я рад приветствовать вас, преславная севаста!
– Ты уже имел эту радость, – насмешливо заметила Никотея.
– Я хочу сделать вам предложение или же, если хотите, подарок.
– От твоих подарков, как от даров Вельзевула, сильно пахнет серой.
– Достойная севаста, если б я не знал, насколько привычен вам этот запах, то никогда б не решился говорить о том, о чем собираюсь сказать теперь.
– Ладно, – Никотея внимательно посмотрела на разбойника, – оставим упражнения в риторике. Что ты хотел сообщить?
– Пусть сначала ваше высочество пообещает молчать.
– Если я буду молчать, то твои новости не будут стоить и обрезанного гроттена.[51] Но я обещаю, что не стану попусту открывать свою тайну.
Майорано глянул на нее с невольным почтением.
– Хорошо, я положусь на ваше слово. – Он выдержал паузу и заговорил вновь: – Вы, как я вижу, намерены возвести на императорский трон своего мужа…
– Это не секрет. Что дальше?
– В Риме не слишком жалуют Конрада Швабского.
– Откуда это известно?
– Совсем недавно я возглавлял один из отрядов личной гвардии понтифика. В окружении Папы много говорят о выборах нового императора. Там считают, что Штауфены чересчур самостоятельны и потому опасны. Рим хочет найти себе более покладистого императора. Старый герцог Лотарь многим больше по душе.
– Я предполагала это. Хотя мне известно, что и его не больно жалуют.
– Верно, но выборы императора должны состояться, и кто-то сядет на трон. При дворе Его Святейшества считают, что из прочих равных Лотарь – самый сговорчивый, а потому и самый удобный. Но я знаю, как изменить ситуацию.
– Как же? – Никотея впервые проявила интерес к речам Майорано.
– Вам, должно быть, ведомо, что Бернар – аббат Клервосской обители, тот самый, что недавно свирепствовал в Британии, – собирает новые, куда более внушительные силы.
– Я что-то слышала об этом, но что мне за дело? Покуда он – заноза в седалище короля Франции, я считаю его человеком отчасти полезным.
– Ходят слухи, что и Лотарь думает о нем, как о человеке, стоящем пристального внимания и даже почтения.
– Это только слухи или есть факты?
– У меня нет прямых доказательств, но я хотел говорить о другом.
– Так говори же.
– Не так давно, – нимало не смущаясь резкостью тона герцогини, начал барон ди Гуеско, – Его Святейшество отправил меня и моих людей сопровождать во Францию папского легата.
– Исходя из того, что ты не в Париже, а здесь, тебе это не удалось…
– Увы, моя госпожа, увы. Легат погиб. Нелепая случайность. Но Господу, право слово, видней, когда и кого призывать на суд.
– Предположим… Но мне-то какое до этого дело?
– Легат должен был отправляться во Францию, чтобы решить спор о правомочности действий Бернара Клервосского. Письмо с просьбой прислать личного представителя Его Святейшества было подписано аббатом Сугерием, а стало быть, королем Людовиком. Вот я и думаю, что бы произошло, если бы папский легат вдруг принял сторону Бернара? А там, слово за слово, объявил об отлучении Франции.
– В этом случае Риму наверняка понадобится поддержка Империи – вряд ли Людовик смирится с такой участью.
– Но в Империи все еще нет императора. И потому, моя госпожа, первый, кто предложит Папе военную помощь, и станет императором.
– Но ведь легат мертв!
– Какая мелочь! Вот папская грамота, повелевающая мне сопровождать посланца Его Святейшества в Париж. Кто он – там не сказано. Надеюсь, у достославной севасты найдется ловкий человек, чтобы выполнить волю понтифика?
Симеон Гаврас не слишком жаловал охоту. Конечно же, она была ему не внове, и прежде доводилось спускать на птичью стаю быстрокрылого кречета или же мчать за косулями с преподнесенными в дар его отцу гепардами, но охота всегда оставалась лишь увеселением аристократов, не более. А здесь Симеон наблюдал в окружающих его дворянах какую-то мрачную свирепость, будто от количества добытой сегодня дичи зависело, удастся пережить лютую зиму или нет. Это варварство раздражало ромея, он глядел на пылающее диким азартом лицо Конрада Швабского, и его передергивало от осознания того, что небесная, восхитительная Никотея досталась полузверю.
– Ага! Давай-давай! – кричал во все горло герцог Швабский. – Возьми его!
Словно повинуясь приказу, беркут сложил крылья и камнем рухнул вниз. Герцог оглушительно засвистел, махнул рукой и пришпорил коня. Симеон нехотя последовал за ним. На прогалине, заросшей молодым подлеском, должно быть, после недавнего пожара, разгоралась нешуточная борьба.
