Клокочущий боевым неистовством, Фульгор вцепился когтями в крестец матерого волка. Тот, почувствовав хватку, молниеносно развернул голову назад и ощерился, спеша вцепиться в обидчика. Беркут тут же освободил левую лапу и с силой ударил волка по голове, намертво стиснув когтями обе его челюсти. Еще миг, и он резко повернул голову свирепого хищника, прижимая ее к телу. Серый взвыл и попытался высвободиться, крутясь на месте.
Симеон понял, что будь волк чуть менее силен и ловок, когти золотого орла попросту сломали бы ему хребет. Однако неудача первого натиска не обескуражила беркута. Правая его лапа вдруг отпустила волчий крестец и впилась в грудную клетку жертвы длинными, острыми как бритва когтями. Несколько секунд, и волк рухнул на землю с разорванными в клочья сердцем и легкими.
– Молодец, Фульгор! Молодец! Хорошая моя птичка… – Позабыв о гостях, герцог спрыгнул наземь и бросился к торжествующему победу беркуту – тот, расправив крылья, пританцовывал на поверженном враге, будто утаптывая его.
«Самое время тихо исчезнуть, – подумал Гаврас, – можно об заклад биться, что муж Никотеи и не вспомнит, когда видел меня рядом с собой последний раз». Он развернул коня, стараясь выбрать кратчайшую дорогу к расколотому молнией дубу, упомянутому Майорано. «Скорей, скорей, – торопил он себя, – она наверняка там и уже заждалась».
Заповедный лес, не чищенный с тех пор, когда тевтонская ярость сокрушила римские легионы, бросал коню под ноги то поваленный ствол, то забытые отступающими ледниками валуны. Но Симеон был прирожденным наездником, а годы, проведенные в погонях за половцами и печенегами, научили реагировать на препятствия еще до того, как глаз зафиксирует их. Гаврас, пригибаясь к конской холке, мчал так быстро, как только мог.
В какой-то миг нечто темное и крупное мелькнуло средь листвы по правую руку от него – Симеон натянул поводья, поднимая коня на дыбы. И очень вовремя: пожилой осанистый рыцарь вылетел навстречу ему из кустарника на тонконогом мекленбуржце. Молодой норовистый конь, неожиданно для себя увидев рядом иного всадника, с перепугу заржал и тоже взвился в свечу. Не удержавшись в седле, рыцарь разбросал в стороны руки, точно пытаясь схватиться за воздух, и рухнул наземь.
– Святая Дева! – Симеон тут же спрыгнул с седла и бросился на помощь упавшему.
Судя по выражению лица, тот был крайне раздосадован произошедшим и, увидев подбегающего юношу, попытался быстро встать, но резкий треск материи сообщил присутствующим об очередной неприятности. Длинная, компонованная золотыми и черными поясами, котта с зеленой перевязью-рутой уныло обвисла на одном плече рыцаря. Вторая ее часть осталась под сапогом ромея.
Пожилой воин с силой выдернул свое гербовое одеяние из-под ноги чужестранного невежи и заговорил, стремительно бледнея той льдистой бледностью, которую дает скрываемая в душе ярость:
– Кто бы ты ни был, незнакомец, ты посмел оскорбить меня. И пусть лета лишают меня возможности самолично вызвать тебя на бой, не сомневайся – всегда найдутся желающие бросить тебе вызов, чтобы защитить мою честь!
– Отец, что случилось? – рядом с Гаврасом и его скрипящим зубами собеседником послышался встревоженный девичий голос. Вслед за этим, раздвигая ветви, из кустарника выехала миловидная голубоглазая девушка на такой же тонконогой кобылке.
– Ничего, Адельгейда. – Осанистый рыцарь повернулся в сторону дочери, стараясь как-то закрепить на плече порванную котту. – Я жив и здоров.
Высокое, мятущееся, будто живое, пламя с хищным ревом ползло вверх по склону, все ближе и ближе подступая к стенам замка. Хозяин древнего, помнящего времена короля Артура, укрепления, глядел, как огонь пожирает его отчий дом, со смешанным чувством – ему было невыносимо горько от потери родного очага, но рыцарский долг требовал отдать не только дом, а и саму жизнь во имя служения господину куда более высокому, нежели все земные владыки. Мысль о том, что в пламени очищающего костра растает в дым Сын погибели с окружающей его сворой грязных изменников, придавала лендлорду сил для великой мести. Ему хотелось верить, что за утрату Господь воздаст сторицей, хотя в то же мгновение рыцарь осознавал, что с Всевышнего не потребуешь возвращения долга. Лендлорд гнал мысль о Господнем воздаянии, вспоминая то о волкодавах, то о заточенной в башне престарелой тетке.
– Быть может, пламя Божьего гнева пощадит невиновных? – пробормотал он себе под нос, наблюдая огонь, подбиравшийся уже к основанию замковых стен. И тут…
Струя воды, вырвавшись откуда-то из крепости, водопадом обрушилась в бушующее пламя, пробивая в нем своеобразную просеку. И тотчас же по этой импровизированной тропе в клубах дыма вниз по склону покатились бочки: одна, вторая, десятая…
– Святой Давид! Все туда, – заорал лендлорд, – все к проходу! Они пытаются вырваться!
Гарри змеей выскользнул из лаза, прополз еще несколько шагов, приподнял голову и осмотрелся.
– Все тихо. – Он сделал знак соратникам, и те один за другим стали покидать спасительный подземный ход.
Когда на поверхности собралась уже немалая часть повстанцев, вслед за ними вылез Федюня со своими странными друзьями. Он тут же припустил к опушке леса, спеша увидеть происходящее в замке. На ползущий по стене огонь упала струя воды, и вниз по склону холма покатились заготовленные на галерее бочки.
– Не беспокойся, – заверил Федюню Гарри, – парни успеют скрыться. Сейчас мы ударим по лорду и его прихвостням, пока они не очухались.
– Зачем? – удивился Федюня.
– Да как же ты не поймешь, – нахмурился предводитель мятежников. – Если сейчас этого не сделать, те грязные ублюдки объявят себя победителями!
– И что с того?
– Начатое тобой дело должно побеждать! Всегда!
– Но я не начинал его. Я шел в Лондон, чтобы встретиться с друзьями. Ты обещался меня проводить. Они, как видишь, тоже искали меня и нашли.
– Нет, – отрицая сказанное, покачал головой Гарри, – все не так. Я почитаю тебя как Спасителя, но доброта твоя, прости, граничит с глупостью. Слово твое разбудило сердца, а дело твое подняло бурю. Надежда, которую вселил ты в этих убогих, сделала их людьми! А ты говоришь о каких-то друзьях, о Лондоне… Мы должны идти и победить!
– Кому должны?
– Отцу предвечному! Твоему великому жребию!
– Я ничего не знаю о том жребии, – устало вздохнул Федюня. – И не хочу его нести. Я ухожу отсюда. Идем со мной.
– А они? – Гарри кивнул в сторону замерших в ожидании приказа мятежников.
– Если, как ты говоришь, свобода родилась в их сердцах, то никто, кроме них самих, не в силах убить ее. С оружием или без – пусть несут ее. К чему им водительство мое? Я ухожу.
Глаза Гарри метнули злой огонь.
– Это все твои друзья! Это их наущения! Если б не твоя защита…
Взгляды Федюни и первейшего из его «апостолов» сошлись в короткой, но страстной дуэли.
– Что ж, – пробормотал Гарри, – ступай. Уходи скорее. Я скажу людям, что такова воля пославшего тебя. Я поведу их в бой твоим именем, ибо отныне оно превыше тебя самого.
– Не надо!
– Это будет так! – отрезал Гарри. – И никак иначе. Эй, парни, – он обернулся к своему воинству, – Спаситель вывел нас из пламени и сохранил жизни, которые теперь никто не сможет именовать никчемными. Но мир велик, и Он более не может быть при нас, точно нянька при малом дитяти. Пойдем же, обрушимся на гонителей наших, и пусть память о Спасителе, посланном людям Всевышним, превратится в меч, сокрушающий врагов подобно клинку архангела Михаила.
Гул одобрения был ему ответом.
– А мы, того, с ним, – послышался из толпы голос недавнего побирушки. – Так ведь?
– Ага, – согласился второй нищий.
– Как хотите, – насупился Гарри. – Вперед! Во славу Спасителя! Руби их!
