– Ну? – обернулся, сдвигая брови, князь Давид.
– Слава Господу, они идут!
– Кто идет?
– Ромеи. От Корчева.[60] В немалом числе.
– Благодарю тебя, святый Боже! – радостно выдохнул Гореславич и ринулся вон из храма, моментально позабыв о суровом лике Творца небесного и его тяжелом взоре.
Вид со стены грел сердце хозяина Тмуторокани: по вымощенной дороге к воротам ровным строем двигалась закованная в доспехи полутурма[61] катафрактариев.[62] За ними маршировала пехота, забросив за спину щиты и положив на плечи копья. Вокруг колонны роем слепней вились аланские всадники, готовые обрушить тучу стрел на любого, кто будет объявлен врагом Империи.
– Господь на моей стороне. – Давид потер руки и радостно хлопнул по плечу стоявшего рядом витязя. – Я знал, что он не оставит меня без подмоги, ибо справедливость должна восторжествовать!
Он заспешил вниз по каменной лестнице, чтоб в воротах с распростертыми объятиями встретить обещанную помощь.
«Их там больше двух тысяч, – крутилось у него в голове, – сильное войско. Таким-то числом нам ничего не стоит удержать стены, этак, седмицы три-четыре. А там – либо сам Великий князь обратно потечет, опасаясь осенних ливней да распутицы, либо здесь его непогода прижмет… Как бы то ни было, придется ему уйти несолоно хлебавши, а перед тем, дабы хвост ему не подпалили, вынужден будет за мною эти земли признать. А уж на другой год пусть хоть щит свой грызет, а ходить ему сюда несростно получится. Я озабочусь, чтоб и крепости тут, и флот ромейский стояли».
Он глядел, как привратная стража споро отворяет створки ворот, как под знаменем с двуглавым орлом въезжает в Матраху крепкий плечистый всадник немолодых лет на тонконогом горском жеребце.
«Да ведь это же сам Григорий Гаврас!» – сообразил Гореславич, кланяясь в пояс.
– Здрав будь, княже! – заученной фразой приветствовал его херсонит, и подбежавшие слуги приняли поводья коня, помогая умудренному годами стратигу[63] спешиться. – Василевс, да продлит Господь дни его, шлет тебе, верному союзнику Империи, подмогу. – Он положил тяжелую руку на плечо князя Давида. – Здесь не все: буря разметала эскадру, посланную тебе в помощь, но большинству кораблей удалось спастись. Я велел дать людям отдых на день, и завтра они будут здесь.
– Слава богу! – порываясь обнять архонта, воскликнул Давид. – Ты воскрешаешь меня, точно феникса из пламени!
Он с восторгом смотрел на входящие в город войска.
– Я знал, я верил!..
– Так, стало быть, принимай гостей, – начал было Гаврас и вдруг осекся, упершись взглядом в трех воинов в мохнатых шапках и волчьих шкурах поверх доспехов, – а это кто ж такие? Не касоги ли?
– Касоги, – подтвердил Давид. – Тимир-Каан при мне состоит на службе.
– У нас с касогами испокон веку дружбы нет. Уж сколько годов мы их от своих рубежей гоняем.
– Эти верные, как есть верные! Я за них своей головой поручиться могу!
– А я не могу, – отрезал Гаврас. – А как мне единым строем против Мономашича стоять, когда всякий час за ними присмотр надо иметь? Не стал бы злой друг лютым ворогом… Того и жди – в спину ударят.
Давид Гореславич замялся, осознавая, что не ровен час, и суровый потомок Федора Стратилата, выросший и возмужавший среди кровавых сеч, прикажет развернуть войско назад и уйдет с ним обратно в Херсонес, оставляя ему, князю, исхитряться укусить себя за локоть.
– Не серчай, досточтимый архонт. Поди, устал с дороги… Что нам тут в воротах о делах судачить, идем во дворец мой. Отдохнешь, там и поговорим обо всем.
Григорий Гаврас ликовал. Все шло именно так, как он и задумал. Конечно, ему хорошо было известно, кто взял для князя Давида Тмуторокань – верные лазутчики доносили, что Тимир- Каан и его конники в немалом числе так и остались в крепости в ожидании богатого выхода.
О том, что выросший среди константинопольской роскоши князь Давид не силен в ратном деле, он также хорошо знал. А значит, как предписывала военная наука, противника следовало рассечь на части и разбить поодиночке, что архонт сейчас и делал с обычной методичностью.
Еще до того как двинуться к Матрахе, Григорий Гаврас послал к Святославу надежных людей с тайным поручением. Официально гонцы мчались не к Великому князю, а ромейскому послу при нем – Ксаверию Амбидексу, и повод для этого был подходящий – передать посланцу василевса, что большая часть эскадры пошла на дно, а потому во исполнение императорского приказа Гаврас сам с частью фемной армии направился на подмогу в Матраху.
Сообщив эту новость, гонцам надлежало тщательнейшим образом вызнать, какой сигнал намерен подать Амбидекс ромейскому гарнизону в крепости. И если императорский посол собирался погубить Святослава, то им нужно было позаботиться, чтобы Ксаверий Амбидекс больше никогда и никому не отдавал никаких приказов. Вслед за этим гонцы должны сказать Святославу о подготовленном против него заговоре и об ожидающем его в степи обозе с доспехами и амуницией из арсенала Херсонеса. Можно не сомневаться, что, увидев приближающихся ромеев, тмутороканский князь поспешит открыть ворота, как это случилось сегодня.
И вот тогда уже, когда Великий князь Святослав будет обязан Гаврасу и жизнью, и победой, имея за спиной огромную Русь, можно будет обрушиться на Константинополь и заставить коварного императора ответить за смерть младшего сына – юного Алексея.
А если Симеон с Никотеей привлекут на свою сторону франкских варваров, легко догадаться, какой будет следующая династия ромейских императоров!
Но сейчас в стенах Матрахи его главная задача – лишить князя Давида единственной реальной силы – касогов Тимир-Каана.
– …Так что же, князь, ты пообещал Тимирке втрое больше заплаченного ему, дабы он снова помог тебе?
– Это и впрямь так, – со вздохом подтвердил Давид. – А что мне было делать? Море выкинуло на берег обломки ромейских кораблей – я не знал, спасся ли кто-нибудь. А удерживать город силами одной моей дружины – пустая затея.
– Где же ты намерен брать столько золота?
– Сам того не ведаю, – развел руками князь. – Но только мне довелось наблюдать Тимир-Каана в бою, и я знаю, что он стоит всего того, что должно быть уплачено. Каждого обола.
– Эх, князь, князь… – Григорий Гаврас поднял заздравный кубок, – сразу видно, как неопытен ты в здешних нравах. Мне, как никому другому, известно, чего стоит Тимир и его волчья стая. Но ты сам по доброй воле собственной рукой прикармливаешь лютого зверя. Если ты дашь ему выход сегодня, он придет и завтра, и послезавтра, и будет приходить опять и опять, потому что ты не сможешь ему отказать. А когда не окажется, чем платить, Тимирка сожрет тебя, как эту грушу. – Гаврас впился зубами в сочный плод.
– Что же мне делать? – обреченно спросил Гореславич. – Касогам не объяснить, что раз уж ты с войском успел подойти к городу, то они могут отправляться восвояси без обещанного выкупа – непременно схватятся за оружие. А резня в стенах города весьма на руку нашим врагам.
– В этом ты прав, князь. Молод, но неглуп. Воспрепятствовать бунту может только одно: ни Тимир-Каан, ни кто из его людей не должны выйти из Матрахи с оружием в руках. А лучше – не должны выйти из нее вообще. Поверь, я долгие годы живу здесь и знаю, сколько хлопот приносят эти коварнейшие из потомков Каина.
– Как же мне поступить?
– Просить совета у старшего – признак ранней мудрости, – похвалил Гаврас. – Устрой пир в честь прихода наших войск, в честь посланного господом спасения, пригласи туда Тимира и знатнейших из дружины его. Он не пьет вина – поставь на стол кумыс или же ракию. Угости его самого и людей его так, чтобы не могли они встать с места, а затем напади и убей. Мои же люди позаботятся о прочих касожских воинах. Главное – для них тоже нужно выставить хорошее угощение.
– Убить? – ошарашенно переспросил князь Давид.
– Как пожелаешь. Можешь подождать, пока Тимирка сам убьет тебя. Поверь – это не займет много времени.
