ломаемых копий, грохот падающего тела и восхищенный рев трибун.
– А наш-то, лихой! Уже шестого валит!
– Ага, – кивнул в ответ другой.
Рыцарь в белой котте с алым крестом, торжествующе подняв руки, возвращался к своему шатру. Зрители восторженными криками приветствовали его триумфальный проезд. Каждому было ясно, что рыцарь воинства Бернара Клервосского – один из несомненных фаворитов турнира.
– Как думаешь, – обратился первый нищий к своему молчаливому спутнику, – кому он теперь вызов кинет?
Вопрошаемый из-под руки поглядел на выставленные эмблемы защитников поля и ткнул заскорузлым пальцем в одну из них, выложенную серебряными и лазурными ромбами.
– И я так думаю, – согласился первый. – Этот не хуже нашего. Уже девятерых из седла выбил. Сразу видать, не зря к шлему своему льва приделал. Значит, давай так: пробираемся к шатру, я отвлекаю на себя оруженосцев и пажей, а ты вот этим ножичком подпругу – чик! Только смотри, чтоб хоть на одном волоске, но она держалась. Тут важно, чтобы этот с львиной головой на коня взгромоздился и в поле выехал, но чтоб упал он не после сшибки, а до нее. Уразумел?
– Ага.
– Вот и молодец. А дальше – отойдешь от коновязи и ножик этот на землю бросишь, будто случайно выпал. Тут вот герб имеется… Руку на отсечение даю – нашего лорда! Я эту вещицу утром у рыцаря в оружейном тюке нашел, пока он умывался да руками-ногами размахивал.
Говоривший протянул собрату кинжал, на пяте которого красовался выгравированный герб с огрызающимся леопардовым львом.
– Давай ты пока туда к шатру пробирайся, а я на всяк случай вызнаю, что у сэра рыцаря на уме.
Народ, восседавший на струганых скамьях трибун, привстал и, замирая, следил, как шагом проезжает рыцарь в белой котте с алым крестом, как приближается он к шатрам защитников и с вызовом наносит удар по щиту, стоящему меж двух одетых в львиные шкуры пажей Генриха Баварского. Взрыв радостного возбуждения заглушил и чуть слышные слова молитвы, которую шептала в этот миг севаста Никотея, и торопливые понукания первого нищего:
– Давай, давай скорее! Пока тот, со львом, снаряжается.
Оба валлийца со всех ног припустили с ристалища туда, где в стороне от арены высились шатры доблестных рыцарей, принявших вызов защитников поля.
Федюня, с интересом глядевший на искусных наездников, лучников и борцов, радостно внимавший миннезингерам и жонглерам, отчего-то наотрез отказался смотреть на то, как забивается гвоздь программы – на схватки конных рыцарей. И как ни объяснял ему дядька Лис, что это всего лишь учебные бои, Федюня Кочедыжник, которому случалось наблюдать и вполне реальные сражения, пожелал остаться в шатре.
Нищие попутчики Сына погибели и не надеялись, что им выпадет такая удача, но увидели в этом отказе явную благосклонность небес к их замыслу и теперь спешили, не чуя ног, воспользоваться отдаленностью «объекта охоты» от стражи ристалища. Миновав скучавших у шатра херсонитов, они ворвались под матерчатый купол и бросились к мальцу, вычерчивавшему на земле прутиком знак трех переплетенных спиралей.
– Уходить надо! – запричитал говорливый. – Там недоброе случилось! Идем-идем, по дороге объясним… Рыцаря нашего схватили, он будто бы противнику до сшибки подпругу… того… подрезал. Да скорей же! Бросай все – не ровен час всех, кто с ним, в темницу кинут! Они там драку устроили, за мечи схватились! Давай же!..
Нищий осекся – Федюня глядел на него большими, чуть печальными глазами, не проявляя никакого намерения куда-то идти, а уж тем более бежать.
– Ну, что же ты? – недоумевающе спросил он.
– Ничего этого не было, – не сводя с «верных последователей» взгляда, тихо промолвил Федюня.
– Чего не было?
– Да ничего. И рыцарь подпругу не резал, и супротивник его с коня не падал, и ратники наши за мечи не хватались. Слышите, – он поднял указательный палец, – как ликуют? Это дядька Вальтарий немчину из седла выбил.
Первый нищий зыркнул на своего молчаливого друга.
– Пустое, – с мягким укором сказал Кочедыжник, – он подпругу резал. Вот этим, – он достал из-за голенища сапога кинжал. – Это я упряжь обратно срастил.
– Ты что же, следил? – Первый нищий привычно схватился за висевший на поясе нож, но отпустил рукоять. – Не следил… Даже из шатра не выходил. Ведь так?
– Так, – подтвердил Федюня.
– Неужто все наперед знал?
– Знал. Как не знать?
– И с какого часа?
– Да, почитай, с того самого, когда вы в лесу с меня, спящего, амулет снять хотели.
Глаза побирушки испуганно расширились. Его товарищ, не нарушая молчания, рухнул на колени, демонстрируя покорность судьбе и готовность к справедливой расплате.
– С первого дня знал?! – нервно сглотнул голодранец. – Отчего ж не покарал сразу-то? Отчего поил- кормил, от напасти берег?
– Что толку мне от смерти вашей? Что толку вам от жизни такой? – пожал плечами Сын погибели. – Разве сладок был вам хлеб в эти дни? Разве мягка была постель ваша? Страх вертелом раскаленным терзал вам души. Я говорю – избавьтесь от страха, ибо с ним ни живы вы, ни мертвы. Против меня ополчась, облеклись вы броней незримой, да только к чему тот доспех, когда души ваши трепещут всякий час и всякий день?
Первый нищий, не сводя удивленно-испуганного взгляда с сидящего на корточках Федюни, тоже преклонил колени.
– Пустое это все. – Кочедыжник махнул прутиком крест-накрест, точно перечеркивая вину изменников. – Ступайте, да не убоитесь вы жизни земной, ибо не придет вам ничто иное, покуда ее не проживете от первого вздоха до последнего.
– Так что, идти? Мы свободны? – вдруг спросил молчаливый.
– Лишь утратив страх, обретете свободу в сердце своем, – вновь повторил Сын погибели и вернулся к рисованию спиралей.
– Пойдем. – Молчун потряс за плечо своего товарища, замершего коленопреклоненно.
– Нет, – резко мотнул головой первый нищий, – не пойдем. Я тут останусь. Отныне и до последнего часа. Когда б ни настал этот последний час.
– Настал последний час, – неожиданным эхом отозвался купол шатра.
Говоривший схватился за ухо и, взвыв от боли, упал наземь. Крошечное темное существо чуть больше горошины скатилось с него на землю и, обернувшись вихрем, заполнило сиянием весь шатер.
– Настал ваш последний час, – громыхнуло снова под сводом, и широкие мощные крылья распластались за спиной нового гостя. – Дважды предали вы хозяев своих и не укрыться вам от обещанной кары! Сказано было, что заставлю я кровь в ваших жилах обратиться в пламень, и быть по тому!
– Да будет так, – сквозь сцепленные от боли зубы простонал первый нищий.
Его собрат рухнул на пол и начал извиваться, силясь унять сжигавший изнутри пламень.
– Огонь да будет холодным! – поднимаясь на ноги, властно сказал Сын погибели. – И станете вы жить, не ведая страха, рождаясь и умирая, пока не избудете предначертание свое!
Повинуясь его словам, тела нищих вдруг удлинились, одежда распалась в прах. И спустя мгновение две крупные змеи с шипением подняли головы у ног Федюни.
– Ты мешаешь мне, Андай, брат мой! – пророкотал ангел. – Ты стоишь на пути справедливости, ибо что может быть справедливее воздаяния за преступление? Лишь страх пред воздаянием удерживает этих двуногих тварей от того, чтобы не обратиться в стаю хищников, пожирающих друг друга! Ты, Андай, холодный змеебог, лишаешь их страха и, стало быть, обращаешь в хаос Срединный мир! Заливаешь его кровью, ибо сила, лишенная страха, есть сила, несущая смерть!
– Ты лишен страха, брат мой Антанаил, тебе неведомо, что такое бояться наступления завтрашнего дня
