девчонки в высокородную царственную особу, – я счастлива видеть вас. Прошу извинить, друг мой. – Она повернулась к Гийому Аквитанскому. – Я всегда мечтала попросить совета у государя столь опытного в делах правления и столь умудренного жизнью, каким является король Людовик. Если вашему величеству только будет угодно, – нежно проворковала Никотея.
– Угодно, – буркнул монарх, вдруг ощутив непонятный укол в области сердца.
«Порой небо посылает ангелов на землю, и те принимают человеческий облик. В Библии много раз упоминаются такие случаи, – вспомнил король. – Быть может, она и не ангел, но обликом – воистину небесное создание. И уж его-то Господь точно дарует избранным дщерям своим, чтобы напомнить о своем всемогуществе. В сущности, что изменится от того, что юная племянница властителя ромеев будет присутствовать меж нас на переговорах? В их землях так принято, и женщины порой даже самолично восседали там на троне. А и то сказать – на такое милое личико глядеть куда приятнее, чем на рыжую физиономию ее мужа».
– О чем же хотела спросить прелестная гостья? – стараясь не уступать южанам в куртуазности, осведомился Людовик.
– Людовик, друг мой… Позвольте со всем почтением именовать вас другом?
Польщенный монарх кивнул.
– Руке Господней было угодно вознести меня на престол, выше которого нет среди земных правителей. Конечно, мой любезный супруг – могущественный император – единовластно управляет всем и вся. Но я как верная жена обязана помочь ему любовью и добрым советом.
– Да, это так, – согласился король.
– Именно поэтому я давно мечтала о беседе с вами.
– Отчего именно со мной? Неужели в Империи не нашлось людей мудрых и сведущих?
– У нас говорят: «Мудрости не бывает много», – улыбнулась Никотея. – Мне представляется, что положение, в котором ныне пребывает Европа, а вкупе с ней и ромейские земли, очень напоминает французское. Как по капле можно узнать вкус моря, так, разобравшись с болями и нуждами вашего королевства, можно найти спасение от бед всех прочих европейских стран.
– И в чем вы, мадам, видите главную боль Франции?
– В том, что ее нет. Нет Франции, – пояснила она свою мысль. – Есть Шампань, Нормандия, другие земли, в которых должно бы почитать короля, но помнят об этом далеко не все и – точно – не всегда. Разве не так?
Король поджал губы и вынужденно согласился.
– Я много думала об этом, мой друг. Вначале мне казалось, что основная беда ваша – эта язва христианского мира, кликуша и пустосвят, Бернар из Клерво. Но, по сути, будь Шампань и Нормандия частями единой Франции, разве дошло бы дело до открытой войны?
– Конечно, нет.
– И тогда я спросила себя: почему же такой мудрый и храбрый король, как Людовик, не объединит железной рукой франкские земли некогда могучей империи Карла Великого?
– Всю свою жизнь, уж, во всяком случае, с того дня, как стал королем Франции, я занят именно этим.
– О да, я понимаю! Мятежных баронов и графов, не желающих признавать верховную власть, так много, а сил, – она вздохнула, – их всегда не хватает. И я снова подумала: а что сделал бы Карл Великий, окажись в подобных обстоятельствах?
– И каков ответ? – заинтересованно спросил Людовик.
– Я подумала и тут же посмеялась над своей глупостью, друг мой. Ведь он же и оказался в такой ситуации и сотворил Империю. Можно ли найти решение более мудрое?! Надо признать, – Никотея печально взглянула на собеседника, – таких великих людей, каким был император Карл, земля рождает нечасто. И даже ему не удалось величайшее из задуманных деяний – объединить Восточную и Западную империи, как это было прежде. Но именно сие – наше священное знамя, на котором начертано рукой Предвечного: «Сим победишь!» Еще будучи герцогиней, – Никотея взяла короля под руку и пошла с ним по дворцовой галерее, – я размышляла, кто же из ныне живущих монархов мог бы стать новым Карлом Великим? Должна признаться, хоть это и не делает мне чести как преданной супруге, что не видела короля, более мудрого и достойного, нежели вы.
– Я? – удивленно переспросил Людовик Толстый, невольно ощущая, что отчаянно глупеет.
– Вам столько довелось пережить за эти годы, так многого достичь.
– Да, это так…
– И вот это мне представляется вопиющей несправедливостью – из-за нечестивца, возомнившего себя пророком, все ваши завоевания грозят пойти прахом. Святейший Папа, опасаясь, что язва христианского мира, именуемая Бернар из Клерво, разрастется и даст новые язвы в прочих землях, благословил моего супруга на императорском троне и вручил ему меч для поражения врагов нашей веры. Я знаю, мой друг, что вы добрый христианин. Интердикт, наложенный стараниями коварных прислужников Велиала, есть страшное преступление, название которому трудно сыскать. Мой супруг уже написал об этом Его Святейшеству, и со дня на день мы ожидаем ответа из Рима. – Она пылко ухватила короля за руки. – Я верю, мой друг, что скоро это недоразумение разрешится!
Людовик Толстый недоуменно глядел на ромейку, пытаясь совладать с участившимся сердцебиением.
«Похоже, она говорит правду. Черт возьми, кто бы мог подумать – я числил ее, а заодно и Конрада, своими врагами, а она такого высокого мнения обо мне! Да что там мнения… Если император написал в Рим… – Людовик поймал себя на слове. Прежде он никогда не именовал императором короля алеманнов. Уж, во всяком случае, в мыслях. – Девочка права, – согласился он, – единая могущественная Империя была бы куда предпочтительнее нынешних ее огрызков. И в ней чиновники, посаженные на местах верховной властью, не посмели бы своевольничать. Не то что своекорыстные вассалы. Правда, что мудрить, в такой стране лучше всего быть императором… Но злая судьба есть злая судьба. И коли это уже так, лучше быть первейшим из палладинов, чем потерять то, что есть, бесконечно сражаясь с императором и мятежниками».
– Мы с мужем так молоды, так нуждаемся в мудром совете человека знающего и опытного, человека высокой чести – настоящего палладина, – точно подслушав мысли Людовика, завершила Никотея.
– И ты, и твой муж всегда можете рассчитывать на меня! – Людовик растроганно утер слезинку. – Я благодарен Всевышнему, что дожил до новых времен, и клянусь своим венцом, клянусь мощами святого Дионисия и святого Ремигия – крестителя Франции, что, покуда жив, я буду вам верным другом и соратником!
– О! Как я счастлива и рада слышать это! – Никотея сделала безуспешную попытку обхватить мощный торс монарха и, не преуспев в этом, чмокнула его в щеку.
Королю показалось, что он краснеет – таких ощущений он не испытывал лет двадцать. Между тем императрица любезно кивнула стоявшему в одной из ниш галереи рыцарю в алом сюрко с изображением золотого надкушенного яблока, и тот, ответив на поклон, немедленно поспешил к лестнице, ведущей во двор замка.
– Я обещаю вам, мой добрый друг, что и в нас с мужем вы будете знать вернейших друзей. Прямо сейчас мы готовы помочь вам наказать ваших… да что я говорю – наших! – общих врагов.
«А я-то, старый дуралей, еще возмущался, ставить ли этому ангелу во плоти трон в переговорной зале. Вот уж, воистину, кого Господь хочет наказать, он лишает разума».
– С кого же вы предполагаете начать? – предвкушая наивность рассуждений юной императрицы, спросил Людовик.
– Я бы заключила мир с королевой Матильдой, предложив ей заново присягнуть вам в вассальной преданности – за Нормандию. Сейчас она не сможет сделать этого, поскольку обручена с королем Гарольдом Заморским, а тот недавно отбыл к себе на родину. Без его дозволения Матильда не принесет клятву.
– Пожалуй, – согласился король.
– Но и в этом случае, если королева согласится на предложенные условия, мятеж в этих землях сам по себе быстро сойдет на нет. Без поддержки Англии тамошние бароны долго не протянут. Правда, в
