— Есть, — командир наемников выступил вперед и картинно оперся на дротик.
Другой всадник указал на него рукой:
— Точно. Это Дотим. Посмотри на ухо.
— Повернись боком! — сказал первый всадник.
— А еще чем к тебе повернуться? — фыркнул Дотим, но показал разрубленное ухо.
Тогда всадники замахали руками своим, и те, пряча оружие, стали спешиваться.
— От Эвмена отпал город. Там, на западе, в двух днях пути отсюда, — принялся объяснять первый всадник. — Ты шел как раз по дороге, которая ведет к нему. Эвмен ждет тебя, но, сам понимаешь… — всадник улыбнулся и спрыгнул с коня. — Я тебя не видел никогда, но мне рассказывали о твоем ухе…
3
— Глупцы! — Дотим возмущенно пожимал плечами. — Они слышали не про то, как мы вырвались из Норы, а про мое ухо! Здесь собрались одни глупцы и пустобрехи!
Дотим негодовал из-за того, что в Тарсе почти не оказалось ветеранов Эвмена. Ветераны стояли в других областях, сюда же собирались войска недавно перешедшие на сторону стратега. После того, как регент назначил Эвмена стратегом-автократором, таких оказалось немало. И, прежде всего, гвардия Македонца — «среброщитые»: несколько тысяч жилистых, иссушенных походами воинов, которые взяли в руки оружие еще при Филиппе, отце Александра. Здесь редко кому было меньше пятидесяти; они возмужали и состарились среди постоянных битв, походов, осад. Это наложило на аргираспидов одинаковую печать надменности и молчаливой хмурости. Шрамы, седина, увядшая кожа, тусклый, усталый взгляд, почерневшее от времени серебро на щитах: все это производило странное впечатление.
— Старье! — шамкал Дотим. — Когда-то это были воины. Хорошие воины. А теперь?
Он показывал в сторону лагеря аргираспидов. В год своей смерти Александр приказал всем им жениться на персиянках. Теперь за ветеранами тащился смеющийся, плачущий, ругающийся, сварливый обоз. Может быть поэтому среброщитые не вмешивались в распри между македонскими сатрапами и понемногу кочевали из Вавилонии на Запад, в сторону своей полузабытой родины. Возглавляли их два престарелых военачальника — Тевтам и Антиген, причем последний, вдобавок, считался сатрапом далекой провинции Сузианы, откуда вез часть Царской казны по приказу, отданному еще покойным Антипатром. Только когда Полисперхонт направил им личный приказ, и его поддержала Олимпиада, мать Македонца, аргираспиды присоединились к Эвмену. Они очень хорошо помнили старую ведьму Олимпиаду, уважали ее и побаивались. Антиген даже передал стратегу казну.
— И теперь рвет на себе остатки волос, — хихикал Дотим.
Со стороны действительно казалось, что ветераны обабились. В то время, как в лагере Дотима шли постоянные учения, среброщитые флегматично сидели в тени своих палаток, а их жены ругались с торговцами на Тарском рынке. Дети аргираспидов нахлобучивали на головы шлемы, волочили за собой, поднимая тучи душной пыли, гигантские копья, но ветераны не обращали на это внимания. Все фруктовые сады вокруг Тарса оказались обобраны прожорливыми персо-македонскими отпрысками, но если ветеранский кулак и поднимался, то лишь для того, чтобы подбить глаз владельцу ограбленного сада, когда тот приходил в лагерь жаловаться.
Помимо аргираспидов около Тарса располагались несколько небольших отрядов, вроде той конницы, что встречала наемников Дотима. Они были составлены и из варваров, и из греков. Их пестрые наряды превращали по вечерам городские улицы в подобие каких-то диковинных торжищ. Аркадян поражала суета и разноголосица Тарса. Они не верили Дотиму, когда тот говорил, что в Азии есть города и многолюдней, и пестрее. Свои одежды пастухам казались убогими, а потому новую порцию денег, выделенную Эвменом, они потратили на закупку ярких тканей. После ужина Дотим отпускал их в город и к ночи то один, то другой возвращался в лагерь, нагруженный ярко-оранжевым, или темно-синим пуком.
— Что вы с этим будете делать? — спрашивал у них Калхас.
— Шить, — отвечали ему и брались за иглу.
Пастухи всегда шили сами, но представления об одежде у них были самыми фантастическими, поэтому, не запрети им Дотим напяливать на себя разноцветные тряпки, весь Тарс хохотал бы над новыми воинами Эвмена.
Через неделю в лагерь аркадян явился посланец стратега, сообщивший, что хозяин сзывает военный совет. Дотим переоделся, позвал двух своих помощников, а потом, подумав, добавил к ним Калхаса.
— Посмотришь на Эвмена, — сказал он. — Изображай моего охранника: надувай щеки и верти головой.
Калхас с любопытством последовал за ним.
Около большого двухэтажного дома, в котором располагался стратег-автократор, стояла усиленная охрана: не менее двух десятков воинов с мечами и маленькими армянскими щитами. Они задержали Дотима у порога и не пускали внутрь, пока из дома не вышел круглолицый, гладко выбритый мужчина, одетый в снежно-белый хитон.
— Здравствуй, — сказал он, пожимая у локтя руку Дотима. — Объясни, отчего вы приводите сегодня с собой целые армии?
— Ага! Значит я угадал! — осклабился Дотим. — Значит, остальные тоже привели с собой телохранителей!
— Вот именно. — Человек в хитоне растерянно пожал плечами. — Как будто предстоит не совет, а кулачный бой.
— Не волнуйся, Иероним, кулачного боя не будет, — сказал Дотим. — Просто прошли времена, когда рядом с Эвменом были лишь те, кто его любил. Теперь каждому хочется казаться больше, чем он есть на самом деле. Чтобы сосед уважал, а стратег побаивался.
— Ну хорошо, — Иероним приказал пропустить Дотима и его спутников. — Оружие сложите здесь, — сказал он, когда они вошли в первую комнату.
Там на низких скамьях уже лежали громоздкие посеребренные щиты, широкие короткие мечи, скифские акинаки. Еще двое охранников Эвмена внимательно наблюдали за тем, как аркадяне складывают оружие. Только Дотиму было позволено оставить у пояса кинжал. После этого Иероним провел их в другую комнату, большую и светлую. Посреди ее стоял высокий овальный стол, вокруг которого на обитых мягкой тканью табуретах расположились командиры отрядов, стоявших около Тарса.
— Присмотрись к тем двоим, что сидят слева, — шепнул Дотим Калхасу. — Это Антиген и Тевтам, командиры аргираспидов. Остальные — мелкие сошки.
Калхас вспомнил, что Дотим говорил о них раньше. Тевтама он называл просто молчаливым тупицей, а Антигена — тупицей, обремененным жаждой власти. Поскольку глава наемников ругал вообще всех, кроме Эвмена, Калхас рассматривал вождей среброщитых, не принимая его слова во внимание.
Внешне они походили на грубо вырубленных истуканов. Их темные, обветренные лица казались созданными из какого-то неживого материала — камня или обожженной глины. Они сидели, надменно задрав головы и выпятив губы. Когда вошел Дотим, они слегка повернулись в его сторону, но сделали это так медленно, словно их мышцы одеревенели, словно старость и усталость от бесконечных походов уничтожили в их плоти все живое, оставив грубое и мертвое.
Им было уже далеко за пятьдесят лет. Непокрытые головы отливали тусклой старческой сединой. Такими же тусклыми и седыми были короткие бородки. Поначалу Антиген и Тевтам мнились Калхасу удивительно похожими друг на друга. Далеко не сразу он обнаружил, что они разнятся и ростом, и фигурой. Тевтам был явно выше, плечистей Антигена, зато маленькие глаза последнего взирали на мир с гораздо большим любопытством. Когда Дотим сел на свободный табурет, Антиген повернулся к двери и с брезгливым интересом осмотрел охранников аркадянина. Затем он перевел взгляд на кучку аргираспидов, стоявших со смешанным выражением скуки и враждебности на лицах за его спиной. Калхас даже поежился: он не предполагал, что военный совет будет проходить в обстановке открытой неприязни. Даже командиры малочисленных отрядов держались как боевые петушки.
К счастью, напряженное молчание длилось недолго. Отворилась одна из боковых дверей, и на пороге появился моложавый мужчина в белом плаще с широкой алой каймой. Судя по тому, что при его виде все поднялись с табуретов — одни, как Дотим, с готовностью, другие медленно и лениво, это был Эвмен. Стратег-автократор не походил на воина, который ест и спит с оружием в руках. Он оказался невысок, строен, сложен на удивление соразмерно: словно статуя, исполненная по всем канонам. Лицо его и руки не
