и то это были исключения, случайности…
– Вы досконально знаете всех, кто помогал вести церковное хозяйство?
– Да. Никто из них не пытался скрыться. Все помогали разбирать пожарище. Милиция их уже опрашивала. Если бы кто-то из них имел судимость и скрывал это, его наверняка бы увезли с собой – до выяснения обстоятельств. Из таких выбивают признание в первую очередь.
– Но, может быть, их родственники, или какие-то связи из прошлой жизни…
– Тупиковый ход, – покачал головой Евпатий. – Если причина поджога в этих людях, то мы сможем докопаться до истины только случайно. Нас мало для сплошной проверки всех, пусть этим занимается следствие.
– Завтра познакомлюсь с этим делом поближе, – вздохнул отец Иоанн.
Ради такого случая – пожар старинного храма – следователя прислали из Москвы. Правда, он не слишком торопился и прибыл с парой помощников-криминалистов много позже того, как в Алексеевской высадился десант из телевизионщиков, а прибежавшая на пожар паства затоптала все следы, оставленные поджигателями, – если они вообще оставили следы.
С настоятелем следователь говорил недолго, но вызвал на следующий день в Москву. Отца Иоанна, впрочем, больше беспокоила другая встреча, которую назначили ему в Москве. Настоятеля-погорельца ждали в соответственном отделе Патриархии. Туда же должен был приехать глава Донского монастыря – прямой начальник Иоанна. Разбор полетов предполагался нешуточный: мало того, что церковь сгорела, так еще об этом раструбило телевидение. Патриархия готовила комиссию и обещала расследовать дело самостоятельно.
– Вот ведь несчастье, – вздохнул Нахимов.
– Кому-то несчастье, а кто-то доволен, – Евпатий внимательно посмотрел на настоятеля. – Отец Иоанн, продумали завтрашний день?
– А как же, – улыбнулся тот. – Предполагаю, кто будет на встрече и о чем станут спрашивать.
– Неужели в храм не ходили сумасшедшие? – продолжал перебирать варианты Матвей.
– И сумасшедшие ходили, и обуянные бесами, но все это – больные люди. В общем, безвредные.
– Отец Иоанн, помните Антонину? – вдруг спросил отец Евпатий.
– Кто такая? – заинтересовался Матвей.
Настоятель смущенно крякнул, но через минуту, побуждаемый своими помощниками, поведал пикантную историю, известную в большинстве приходов, где у настоятелей сохранялась в глазах жизнь, а в проповедях – страсть. Среди прихожан большинство всегда составляли женщины. Многие из них приходили за утешением – не нашедшие счастья в браке, брошенные, вдовы. Искали Христа Утешителя, а сами влюблялись в того, кто им рассказывал про Христа. Возраст и внешность роли не играли: влюблялись и девчонки, и дамы под пятьдесят лет, и дурнушки, и красавицы.
Зная об этом, настоятелей учили, как нужно принимать исповедь, как общаться с дамами из подобных «групп риска» после службы, убеждали, что духовность – вещь соблазнительная для неопытной души, а потому проповеди должны быть ясными, а не страстными… Однако отчаяние и влюбчивость, смешиваясь под церковными сводами, доставляли батюшкам немало хлопот. И устоять удавалось не всем – и из белого духовенства, и из черного.
– Не думай, сынок, что я себе что-то позволял. Но насела на меня с прошлой весны, с Пасхи, одна местная бизнес-леди лет тридцати с хвостиком. То ли разговелась после поста, вот ее и потянуло на грех, то ли с психеей не все в порядке, а весенний воздух таких персон делает неуправляемыми. Короче, в церкви стали появляться цветы, какие-то иконы из московских антикварных лавок, на мою электронную почту посыпались приглашения на свидание. Дама, между прочим, лошадиного типа и больше меня в два раза. А я итальянских пар, как ты знаешь, никогда не признавал. В общем, тошно, и жалко, и бес крутит: наорать бы на нее, так, чтобы до смерти в церковь не ходила.
Хуже того, попытки вразумления на нее действовали как красная тряпка на быка. Она решила добиться своего – и все тут! Отцу Иоанну пыталась втолковать, что он – ее кармическая задача, она же – его судьба, что ангелы добра послали ее ему и его церкви. И знает она что-то такое, о чем он даже не подозревает. Словом, даму потянуло на книги, которые были ей более понятны, чем Евангелие или Добротолюбие.
– Пришлось просить Андрея об услуге.
Матвей посмотрел на Нахимова.
– Ну, встретились на Покров, потолковали, – пробасил тот. – Я ведь не пугать людей хожу, а объяснять, что церковь – дело Божественное, а не человеческое. Что страсти Евины здесь не к месту, а ей, если она хочет в церкви появляться, – не к лицу. Батюшка настоятель потом пожурил меня, но, каюсь, я сказал и следующее: не женщина должна выбирать мужчину, а мужчина женщину. Где это видано, чтобы ребро гонялось за Адамом, а хвост вилял собакой. Короче – не позорь, и не опозорена будешь.
– И помогло?
– На удивление, – отец Иоанн произнес это с облегчением. – И в церкви больше не появлялась, и даже из Алексеевской исчезла. Впрочем, бизнес у нее все равно в Москве был.
– А не могла она отомстить?
– Да нет, сынок, дамой она была упертой, конечно, но жечь дом Божий…
– Это для вас церковь – дом Божий, – сказал Евпатий. – А она туда ввалилась с идеями, которые нашла на книжных лотках в метро. Бога-то она не знала и не знает. А страсть есть страсть. Я наведу о ней справки.
– Отец, не возражай, – как можно убедительнее сказал Матвей. – Пусть первыми ее найдут Андрей Нахимов и отец Евпатий, чем следователи или дознаватели из Патриархии.
– Не верю, что это сделала она, – пробормотал настоятель.
– Тогда остается предположить, что твою церковь сжег какой-то тайный орден. Исключительно ради своих тайных целей. О которых ты все равно ничего не узнаешь.
Глава 2
«По первому гаданию – возвещу; повторное и третье – смутят»[2].
Едва солнце взошло над Александрией, Клеопатра поднялась на городскую стену. За царицей спешили испуганные евнухи и всхлипывающие служанки с зонтиками и опахалами. Впереди нее шагали четыре ветерана из личной охраны Антония – огромные германцы в глухо позвякивающих доспехах. Каждый из них мог переломить ей шею одним движением руки. Глядя на их спины, царица думала, не попытаются ли они сегодня сделать это, чтобы заслужить прощение у Октавиана?
Нет, не посмеют. Октавиан распнет их, если они тронут египетскую царицу, и германцы знают об этом. Новому правителю Рима Клеопатра нужна живой – для того, чтобы показать ее римскому народу. Когда-то она въезжала в Рим владычицей, хозяйкой, любовницей – почти женой – Цезаря. Его пасынок хочет провезти Клеопатру по тем же улицам – но одетую в золотые цепи. Исправить, так сказать, ошибку приемного отца. Показать, что интересы римского народа для него превыше всего.
Со стены было видно, как Антоний разворачивает свою небольшую армию. Остатки легионов, когда-то воевавших вместе с Цезарем в Галлии. Небольшая кучка всадников. Кулачок ребенка, который хочет ударить в грудь великана. Воинство Октавиана разбросано на многие мили вокруг Александрии. Из ближайших лагерей навстречу Антонию потянулись длинные темные змеи – солдаты, солдаты, солдаты… А в дальних лагерях узнaют о вылазке защитников Александрии уже после того, как она будет отбита.
Александрия… Не охватить взором этот город –
Вчера Антоний отогнал конный отряд Октавиана, неосторожно приблизившийся к крепости. Весь вечер пил вино, потом вдруг взглянул на нее совершенно трезвыми глазами и сказал: «Завтра мы сделаем что- нибудь стоящее. Напоследок».
Напоследок. Клеопатра подняла взгляд к небу. «Вспыхнет багровый огонь, и небеса свернутся как свиток…» Что увидят в последние мгновения жизни те, кто будет на земле? Клеопатра вспомнила пустые, мертвые глаза престарелой сивиллы, которая говорила ей это. Немудрено стать старой и бесноватой, если заглянешь в будущее. В такое будущее.
