Была ли такая история в действительности и кто ее герои? У меня нет ответа ни на первый, ни на второй вопрос. Я нередко задавал их Аркадию, но он мастерски уходил от ответов. (Хотя, помнится, когда я просил разъяснений, кто такие Странники и «людены», он лаконично отвечал, что не знает. «Как? — удивлялся я. — Отец не знает, кто его дети?» «Да, вот так, — бывал ответ. — Не знаю и все».)
Но можно поразмышлять. Судя по тому, что Аркадий долго запрещал мне его печатать, какая-то подоплека под этой историей была. Действие происходит в начале пятидесятых годов. Едва ли не самый горячий период холодной войны. В районе Лиепаи сбивают американскую летающую лодку «Каталина», которая «удалилась в сторону моря». Цель этой же лихой операции, как можно предположить, — взять на борт, спасти какого-то нашего резидента или разведчика, обладателя важнейших тайн. Таких, ради которых можно и третью мировую войну начать. Фактически ее и начал «майор Сикорски», открыв настильный огонь из эрликона по чужой территории. По какой конкретно? Может, по оконечности Южной Кореи. Не исключено, по самой Японии. Помню, что пологие северные берега Японии, рядом с которыми мы стояли, именно такие как в рассказе.
Если это так, то можно понять, почему Аркадий лишь усмехался и отнекивался в ответ на мои расспросы, а также запрещал печатать рассказ. Начать третью мировую войну… это, ребята, срока давности не имеет.
Не без гордости хочу сказать, что рассказ вызвал и продолжает вызывать у читателей неподдельный интерес, хотя заслуга в этом сугубо Аркадия Стругацкого.
А. Стругацкий: С самого начала наша деятельность была реакцией на нереалистичность фантастической литературы, выдуманность героев. Перед нашими глазами — у меня, когда я был в армии, у Б. Н. в университете, потом в обсерватории — проходили люди, которые нам очень нравились. Прекрасные люди, попадавшие вместе с нами в различные ситуации. Даже в тяжелые ситуации. Помню, например, как меня забросили на остров Алаид — с четырьмя ящиками сливочного масла на десять дней. И без единого куска сахара и хлеба. Были ситуации и похуже, когда тесная компания из четырех-пяти человек вынуждена была жить длительное время в замкнутом пространстве. Вот тогда я впервые испытал на собственной шкуре все эти проблемы психологической совместимости. Достаточно было одного дрянного человека, чтобы испортить моральный климат маленького коллектива. Порой было совершенно невыносимо. Были и такие коллективы, когда мы заведомо знали, что имярек — плохой человек, но были к этому готовы и как-то его отстраняли. Я хочу сказать, что нам было с кого писать своих персонажей. И когда мы с братом начали работать, нам не приходилось изобретать героев с какими-то выдуманными чертами, они уже были готовы, они уже прошли в жизни на наших глазах, и мы просто помещали их в соответствующие ситуации. Скажем, гоняться за японской шхуной на пограничном катере — дело достаточно рискованное. А почему бы не представить этих людей на космическом корабле? Ведь готовые характеры уже есть. Мы, если угодно, облегчили себе жизнь. Конечно, по ходу дела нам приходилось кое-что и изобретать. Но это не столько изобретения, сколько обобщение некоторых характерных черт, взятых у реальных людей и соединенных в один образ. Это обобщение и соединение остается нашим принципом, мы будем продолжать так и впредь, потому что принцип довольно плодотворный.
В памяти моей сохранился только один разговор (с моей будущей женой), когда я впервые ясно сформулировал (в т. ч. и для себя) свою заветную мечту: ну, не роман, не повесть, — хотя бы рассказик маленький опубликовать! — и это было бы счастье. Думаю, разговор этот относится к году 54-му.
Мария Стругацкая:
Ее родители познакомились еще во время учебы в Военном институте иностранных языков (Аркадий Стругацкий изучал японский, Елена Ошанина — китайский. —
— Отец впервые женился перед выпуском в 1949-м. После этого отправился служить на Дальний Восток. Про его первую супругу знаю мало — она была дочерью генерала, ехать с ним к месту службы отказалась. Возможно, семья быстро распалась потому, что зять-полукровка (отец был наполовину еврей) не понравился тестю. В конце 40-х годов, на фоне борьбы с космополитизмом, начальство это не приветствовало…
Мама сразу влюбилась в отца. Когда их роман начался, он был лейтенантом, служил в Канске, не имел ни кола ни двора, а она — профессорская дочка. Мама поехала к нему в Канск, потом — на Камчатку. Когда дед отправлял маму на Дальний Восток, спросил: «Зачем тебе такой красивый муж? Может, лучше оставить его любовником?» Папа был красив и женщинам нравился.
— АНС познакомился со своей будущей женой Еленой Ильиничной (дочерью известного китаиста профессора Ошанина, главного редактора самого знаменитого китайско-русского словаря) в западносибирском городке Канске, где преподавал тогда в школе военных переводчиков. Случилось это в самом начале пятидесятых. А я примерно в это же время познакомился со своей будущей женой, Аделаидой Андреевной (дочерью боевого генерала Карпелюка, который командовал в те поры пехотным училищем в Череповце) на первом курсе матмеха ЛГУ, куда мы с ней поступили одновременно на отделение астрономии. Было все это, грубо говоря, через десять лет после начала блокады, так что эвакуация здесь, прямо скажем, ни при чем.
Жена — это, конечно, прежде всего друг, то есть человек, которому ты полностью вверяешь себя и он отвечает тебе тем же. Это — опора твоя, — в тех же пределах, в которых ты ее опора. Это последняя твоя линия обороны. Это последнее, что тебе изменит. Это ты сам, но в улучшенном варианте. Это совесть твоя и честь, но не такие, каковы они на самом деле, а такие, какими должны (по твоим представлениям) быть. Материализованный идеал…
Всё это довольно-таки высокопарно, но по сути верно. Человек устроен так, что не может быть своей собственной последней линией обороны. Это была бы слишком уж слабая линия. Человеку должно быть перед кем-то СОВЕСТНО. Должно быть еще что-то или еще кто-то рядом с тобой и лучше тебя, и в каком-то смысле важнее тебя. Это Бог. Но Бога, видимо, все-таки нет. Значит — друзья. И самый верный и стойкий их них — жена.
И это бывает. Редко, но бывает. Такой женой была моя мать. Такой женой была и остается мне моя жена. И жена А. Н., насколько я могу судить об этом со стороны.
1955
Здравствуйте, родные мои!
Жду — не дождусь, когда придет, наконец, приказ об увольнении. Увы, это от меня не зависит, и я теперь могу только желать и надеяться, чтобы он пришел скорее. Но еще месяца полтора, вероятно, придется подождать. Впрочем, помимо того, что я тоскую и томлюсь в ожидании, я еще и занимаюсь полезным делом, которое помогает мне не замечать времени. Я пишу. Моя новая повестишка — «Четвертое Царство» — она же «Фиолетовый газ» (он же лиловый) будет в полностью готовом виде числу к 22-му. Вещица небольшая, страниц на 30–40 книги небольшого формата, состоять будет из 5-ти глав, полторы из которых сделаны. В понедельник заканчиваю писать, два дня на печатание и — о, миг тревожный и блаженный! — в редакцию. Конечно, могут и не напечатать, Тогда я пошлю ее тебе, Борис, ты исправишь и попробуешь толкнуть где-нибудь в Ленинграде. Затем я без передышки сажусь за следующую повесть, и так без конца, пока не вернусь. Неважно, что их не будут печатать злобные и тупые редакторы, главное — я вырабатываю свой стиль, привожу в порядок свои способности выражать мысли на бумаге. А вдруг из меня что-нибудь получится?
Кстати (к слову пришлось), что бы вы мне посоветовали делать дома? Чем заняться? Конечно, в военкомате мне предложат что-нибудь, но как вообще с перспективами работы? Мне почему-то кажется, что я не пропаду. А?
Ленуська мне пишет, и я ей, довольно часто. Мамочка, ты уж напиши ей пару слов, она в таком сейчас положении, а кроме того — очень тебя любит и уважает.
Я здоров и весел, только зудит всё, хочется, чтобы скорее, скорее… а оно очень медленно. Питаюсь хорошо. Мама, следи за здоровьем. Пока всё.
Обнимаю и целую вас, ваш Арк.
А. Стругацкий: Мечты были совсем другие, господи! Борис Натанович, я совершенно уверен, рассчитывал стать крупным ученым в своей области, Я
