– Образ Нерукотворного Спаса тоже оба творили?
– Мной писан, – смущенно сказал Андрей.
– Такой же для меня сотвори, да в самой скорости. Достойны лицезрения образа ваши. Места мало для них на преграде.
– Вот и разумею, что надобно глухой преградой отделять храм от алтаря. Тогда на его просторе много икон уместится. По ярусам их можно ставить, – сказал смущенно Андрей.
– Повтори сказанное, – попросил Хоробрый.
– Преграда должна быть глухой. На ней для икон изладить четыре яруса.
– А дозволительно ли сие? – спросил озадаченный Василий. – Что скажешь, отец Александр?
– Давно слышал о сем от Андрея. Разумею, невиданное новшество.
– Митрополиту о сем сказывал?
– Не посмел, княже. Сам знаешь, каков владыка Киприан.
– Окажи милость, княже, поговори о сказанном с митрополитом, – взволнованно сказал Андрей. – А может, и своей волей сотворишь иконостас в новом Благовещенском соборе. Великая лепость будет в храме от иконостаса. Замысел мой без греховности.
– Подумаю. Всенепременно о сем подумаю, – ответил Василий, прищуривая глаза, что делал, когда хотел что-то запомнить. Не отводя взгляда с Андрея, спросил: – Говоришь, надобно преградой отгородить алтарь наглухо? Так ли понял молвленное тобой?
– Истинно понял. Только, ежели митрополит осерчает на мой замысел, сделай милость, заступись.
– Думаешь, может осерчать?
– Кто его знает.
– Ладно. Только и ты все по-доброму обмозгуй, чтобы неладное не сотворить. Я в церковных делах темен, потому о сем забота митрополита.
Походив по храму в задумчивости, Василий вновь поднялся на амвон и приложился к иконе Нерукотворного Спаса.
– Не позабудь, Андрей, про мою просьбу. Сказываю вам спасибо за повиданную нами лепость. Береги мастеров, отец Александр.
Когда Василий, Хоробрый и игумен покинули храм, Даниил, недовольно нахмурившись, упрекнул Андрея:
– Не утерпел? И князьям поведал о своем замысле? А ежели они неправильно его поняли?
– А чего в молвленном непонятного? Василий-то княжеством правит, так неужли не поймет такой простоты?
– Ты о митрополите помни. Видал, как игумен в лице изменился, когда ты с князем беседовал? Игумен знает, каков по нраву митрополит.
– Мне и самому стало страшно, когда все сказал князю.
– Что-то будет? Одна надeжа: среди забот князья позабудут о беседе с тобой.
– Забудут, так сызнова напомню.
– Ох, Андрей, одно беспокойство с тобой. Все-то норовишь на показе быть, а ведь сие не всегда надобно. В скромности пребывать спокойнее. Наживешь ты беду на свою голову из-за дерзновенных замыслов.
– Не пужай, потому много раз по-всякому пуганный.
4
Порывы ветра переметают по улицам и переулкам Москвы осеннюю листву. Шуршит она под ногами.
Торопятся в Кремль Андрей с Даниилом. Вчера вечером монах, ходок из Чудова монастыря, появившись в Спасе на Яузе, передал игумену наказ митрополита Киприана, чтобы Андрей Рублев явился завтра к полудню в Кремль во владычные покои. Игумен, призвав Андрея, сообщил о вызове. Андрей, вернувшись в келью, поделился новостью с Даниилом, а тот, по обыкновению, расстроился до слез.
Ночь оба скоротали с беспокойными сновидениями. Утром после трапезы монах принес Андрею новый подрясник. Подождал, когда Андрей его примерит. Оставшись доволен видом Андрея, монах, уходя, напомнил, чтобы тот перед выходом в Москву повидал игумена Александра.
Отстояв раннюю обедню, Андрей зашел к игумену, который начал поучать, как вести себя перед митрополитом, а главное – смиренно слушать владыку и не перечить ему ни единым словом. Наставления разволновали Андрея. Чтобы успокоить себя и собраться с мыслями, он прилег на лежанку. Встав, сказал Даниилу:
– Не позабыл князь Василий побеседовать с митрополитом.
– Почем знаешь? Может, в другом причина. Может, Никон нажаловался, что ушли из монастыря и не воротились в срок.
– Коли так, то пошто меня одного зовет? Да и не стал бы он тогда звать, а велел игумену отослать нас обратно, откуда пришли.
– Я тебя одного в Москву не отпущу. Вместе пойдем.
– Незачем тебе ноги бить. До Кремля путь не близок, к тому ж ветрено седни.
– Сказал, что вместе пойдем, так и будет.
– Вольному воля.
– Дорогой слова не скажу.
– Перестань тревожиться. Не на пытку зовут.
– А как не тревожиться? У митрополита, сказывают, нрав жесткий. Вспыльчивый. Ругает и требует, чтобы виноватые молчали. Слова в защиту не даст сказать. С монахами не церемонится, чуть что – посохом по спине. Четками хлещет…
– Мало ли что говорят? Побываю, прознаю, какой князь Церкви…
Вышли из монастыря, сопровождаемые сочувственными взглядами монахов. Те тоже знали, что зов чернеца к митрополиту добром не оборачивается.
Шли молча.
– Шагай потише, Андрей. В груди покалывать зачинает, – попросил Даниил.
Андрей сбавил шаг. Даниил держал слово и молчал в пути. Понял, что ни говори, друг останется при своем мнении. Обо всем у него свое разумение. Он не любит с чужим мнением соглашаться, а такие людям не нравятся. Те, кто в Москве, громко говорить любят, чтобы их слушали молча. А Андрей разговорчивый. И все, что скажет, редко не сбывается. Поглядывая на Андрея, Даниил удивлялся его спокойствию. Может, так и надо? Митрополита Алексия он не боялся, возможно, и перед Киприаном страх его не одолеет.
В ожидальной горнице, во владыкиной палате, на скамьях попы, монахи, бояре. Все нахмурены, молчаливы. Все со своими мирскими прегрешениями. На столе в свечнике восковая свеча. День, а на ней – голубой огонек.
Войдя в горницу, Андрей остановился возле двери. Знает, что на скамьях ради него никто не потеснится. В ожидании вызова Андрей рассматривал иконы византийского письма.
Время идет медленно, и в горнице все так же многолюдно. Растворилась в очередной раз дверь из покоя митрополита, вышел епископ, а за ним появился юркий монах. Оглядел людей, сидевших на лавках, и, дойдя взглядом до Андрея, тоненьким голосом спросил:
– Хто тута из Спаса на Яузе?
– Я оттуда, – ответил Андрей.
– Подь сюда.
Монах пропустил Андрея в покои, сам не вошел и закрыл дверь.
Андрей увидел за столом митрополита, проколовшего его взглядом колючих глаз. Подождав, когда вошедший выпрямится после поклона, митрополит, осматривая Андрея, погладил ладонью лоб, перевел взгляд на стол, начал перебирать на нем листы и вдруг, будто вспомнив о чем-то, оперся руками на стол, сердито стал спрашивать:
– Ты, стало быть, и есть Андрей Рублев? До сей поры не пребываешь в иноческом смирении? Как посмел самовольно отлучить себя от Троицкой обители? Кто надоумил тебя увести с собой Даниила Черного?
– С дозволения игумена Никона отлучились.
– Ослушник!
