Филипп умоляюще глянул на друга.
Генрик распахнул один из шкафов с табличкой “Взвод 4. Ответственный сержант Саркисян” и с некоторым усилием вынул крайний карабин из захватов. Филиппу показалось, что захваты потянулись следом, как живые.
— Давай браслет!
Браслет он вогнал торцевой гранью — той, что с пряжкой — между рукояткой и предохранительной скобой спускового крючка. Чешуйчатая полоса поерзала туда-сюда, карабин загудел негромко, а потом выплюнул браслет обратно. Генрик отсоединил магазин и протянул “Дракона” сияющему Филиппу со словами:
— Вот и все. Считай, приручил.
Филипп с трепетом принял сего великолепного зверя в жадные руки.
Коричнево-зеленый монолитный корпус карабина был теплым и как бы податливым, как бы слегка прогибающимся под пальцами — на долю миллиметра, не более. Приятное ощущение. В глубине удобного приклада приглушенной зеленью горела капля света, просвечивая сквозь полупрозрачный материал.
— Это индикатор заряда. Если огонек станет ярко-алым — значит батарея села. Однако, находясь в шкафах, батареи постоянно подзаряжаются, а на операции выдаются запасные. Замена — дело двух секунд. Хочешь попробовать?
— Знамо дело, — сказал Филипп.
Повертев в руках карабин, он обнаружил с внутренней стороны приклада довольно глубокую впадину с кнопкой на дне. Магазин был отсоединен, и ничего опасного произойти не могло, поэтому он без раздумий нажал на кнопку. Плавно, как кассета из хорошего видеомагнитофона, из торца приклада вынырнул плоский параллелепипед размером с сигаретную пачку, с закругленными ребрами и углами.
Филипп ухватился за его шершавые от мелкой чечевицеобразной насечки бока и уверенно потянул. Параллелепипед, для порядка поупиравшись мгновение, подался.
— Неплохо получилось, — похвалил Генрик.
Батарея в отличие от карабина была холодной, почти ледяной и довольно увесистой. Обратно ее “Дракон” всосал, как гурман моллюска. Филипп накинул ремень, примерился и легким движением руки забросил карабин за спину. Он перекочевал туда с удивительной быстротой, не болтаясь и не колотя по затылку, локтям, плечам. Обратно карабин скользнул еще быстрее. Вещь!
Едва не облизав его, обнюхав и огладив, пользуясь изредка подсказками сержанта, Филипп пришел к выводу, что карабин на порядок круче всего, из чего ему приходилось стрелять. На порядок, а то и на два!
Тяжеловат, это да. И все равно Филиппу просто не хотелось выпускать его из рук. Маньяк прикоснулся к предмету вожделения.
— Гена! — взвыл он. — Когда идем пробовать?
— Сейчас. Держи! — Генрик протянул ему обойму и пустой магазин.
Снаряды больше всего походили на маленьких кальмаров с плотно сжатыми щупальцами и толстенькими каплевидными брюшками.
Филипп загнал тяжелую — граммов около семисот — обойму в магазин, а магазин в приемник, перевел рычажок предохранителя в положение “походное”, и удалые воины Легиона отправились в тир.
— Боекомплект магазина — тридцать два снаряда. “Дракон” рассчитан только на одиночный огонь и полуавтоматический, с темпом два выстрела в секунду, — рассказывал по пути к тиру Генрик. — Думается, небезосновательно: при той возможности наведения на цель, которую он имеет, большая скорострельность не требуется. А вот расход боеприпасов, не дешевых, по-видимому, резко возрастающий при автоматическом огне, сводится к минимуму.
“Был, ох был у Больших Братьев военный опыт, обширный и совсем недавний притом, сколько бы они ни говорили об обратном, — подумал Филипп. — Встретить бы Игоря Игоревича сейчас!”
По понятным причинам для стрельбы в тире снаряды полагались не роевые, а учебные, заполненные яркой голубой краской.
— Передвигаться — только на отрезке рубежа ведения огня, — предупредил кругленький, жизнерадостный сержант, начальник тира. — За желтую полосу не заступать! Андестенд ми, салага?
— Так ёпть, дедка! — уронил небрежно Филипп.
Тир воспроизводил участок хвойного, заваленного буреломом леса. Филипп поправил очки, заменяющие прицельную оптику шлемного щитка, присел на корточки и замер.
Из-под толстой суковатой валежины прямо на него выметнулась темная фигура. “Пап”, — выдохнул “Дракон” еле слышно, и на стремительной четырехногой торпеде появилось яркое лазурное пятно. “Мишень поражена, рана — смертельная”, — прокомментировал невидимый наблюдатель. “Так-то”, — подумал Капралов и двинулся вдоль разрешенной границы. В глубине леса что-то задвигалось. Он выстрелил опять. Снова попадание! “Пошла потеха!” — обрадовался Филипп.
И потеха пошла.
Объемные, подвижные чучела хонсаков выскакивали из самых неожиданных мест, перемещались, уклонялись, едва ли не “качали маятник”. Признаться, давно уже Филипп не получал такого удовольствия от несерьезной, в общем, стрельбы. Особенно, когда лазерный прицел “отказал” и пришлось палить по старинке — пользуясь обычным диоптрическим.
— Ты еще на полигоне не бывал, — многозначительно сказал Генрик в ответ на его восторженные восклицания.
Все мишени до единой Филипп завалил с первого выстрела и уложился в “отличное” время. Похвалы же от Генрика и начальника тира он воспринял как должное. С таким-то, дескать, ружьем, да мазать?!
Почти с болью оставив ставшего родным “Дракона” в арсенале, он, поскуливая (“Куда опять?.. Давай, Ген, лучше еще постреляем”), потащился за Саркисяном.
— Перетопчешься. Боеприпасов на тебя не напастись. Да и закусить надобно, — поучающе сказал жестоковыйный армянин, похлопав себя по нижней трети весьма нехилого торса. — Пора, брат, пора!
— Опять закусить! Сколько можно жрать, скажи на милость? — Изумлению Филиппа не было предела. — Куда в тебя влезает?
— Погоди, пройдет день-два, сам будешь первый проглот в нашем взводе, — меланхолично отреагировал на его бурную эскападу Генрик.
— Сомневаюсь. Но спорить со старшим по званию, разумеется, не стану, ибо грядущее сокрыто для меня мраком, за коим всякое быть может. А пока, если не возражаешь, я навещу санчасть. Есть там, знаешь ли, одна девочка… Славная такая, светленькая… В свете твоего трагического опыта это посещение, мне кажется, самое насущное дело. Именно это, а вовсе не прием пищи.
— Какого трагического опыта? — Генрик от изумления даже придержал на мгновение свой размашистый бег к вожделенной кормушке.
— С мастурбацией, — прошептал ему Филипп в самое ухо.
Генрик фыркнул и отмахнулся.
— Шутник, ха-ха. Ох и оторвет тебе Бобсон хозяйство твое беспокойное! Он, знаешь ли, Веронику уже полгода обхаживает. Всех переплюнул. Терпеливый… — В голосе Генрика Филиппу почудился намек на разочарование.
— И тебя?
— И меня. Не думаешь ли ты, что я мог пройти мимо нее без единой попытки склонить к близкой дружбе? Некоторое время даже надежда какая-то появилась — это когда она ко мне на колени стала забираться. Потом выяснилось, что у Больших Братьев и их прекрасных сестер представления об интимности несколько отличаются от наших. Посадка на колени, к сожалению, не значит ничего. Вот так-то, господин Жуан!
— Ты, значит, попытался, а мне нельзя? Друг, называется! Иди уж, компенсируй свое фиаско калориями!
Вероника на этот раз была одна: ни собаки, ни начальника обоза.
Филипп с ходу ударился во все тяжкие: врал, хвастался, осыпал ее комплиментами и стихами, бросал под ноги цветы, сорванные по пути, сетовал на судьбу, не сведшую их раньше, и радовался шансу, выпавшему им сейчас.
