Он перешел на запасные позиции и стал поджидать фигуранта там. Если во время охоты загонщики порскают и шумят на одном участке, то добыча, разумеется, обнаруживается совершенно в другом. Точное направление ее бегства вычисляется опытными охотниками элементарно. Стукотку в подобного рода делах опыта было не занимать. Ему оставалось встать на самый перспективный «номер» и взвести курки.
Дичь выбежала на него точно в предполагаемый срок.
Перехватив многострадального Павла Викторовича, хитроумный опричник начал умышленно тянуть резину, поджидая «наездников». У него в последний момент возникла крайне любопытная идея, которая требовала подтверждения. Или опровержения…
Тут Стукоток примолк. Подбадривать его мне было недосуг: рядом с «копейкой» вырисовалась длиннющая фура, хвост ее мотало немилосердно, и я был всецело поглощен управлением. Водитель фуры не то заснул, не то просто почуял во мне «чайника» и решил малость позабавиться с утра пораньше. Обгонять не обгонял, отставать не отставал, и даже как будто понемногу прижимал нас к обочине. Обложив его по матушке, батюшке и остальным близким родственникам, я свернул на обнаружившуюся очень кстати автобусную остановку, затормозил и встал. Обдав нас на прощание дизельной копотью и громогласно взревев клаксоном, весельчак—дальнобойщик вывел трейлер в крайний левый ряд, где резко прибавил скорости. Очевидно, «придавил до полика».
— Педераст! Чтоб тебе все колеса ночью в грязи проколоть! Разом! — прокричал я ему вслед последнее сердечное пожелание и, отдыхиваясь, спросил Стукотка: — Ну и что это была за любопытная идея? Вместо него ответил Жерар.
— Похоже, он вырубился, Паша, — сказал бес.
Все наши попытки привести Стукотка в сознание окончились безрезультатно. Могучий организм опричника знал свое дело туго. Восстанавливаться так восстанавливаться — и никакого баловства! Стукоток был точно былинный богатырь, который валится после жестокой сечи под зеленый дуб, чтобы проспать три дня и три ночи непробудным сном. Хоть головушку буйную ему руби.
— Куда теперь? — спросил я уныло и вытряхнул последние капли вездесущего «Святого источника», обнаруженного под водительским креслом, за шиворот лейтенанту. — В «Серендиб», к шефу?
Бес сейчас же возмущенно затявкал в том смысле, что кое-кто, не вынеся мытарств последних дней и ночей, наконец-то рехнулся. «Серендиб» — последнее место, где бы он, Жерар, сейчас хотел оказаться.
— А Старая Кошма? — спросил я.
Ну, тогда предпоследнее, согласился он. Поскольку шеф, с его-то колоссальными возможностями, до сих пор о нас не позаботился, Жерар может заключить, что… Двоеточие. Следите за артикуляцией. Эта. Средневековая. Сволочь. Нас. Кинула! Он сразу хотел нас кинуть. Он для того только и направил нас к Софье, чтобы потом с наибольшими брызгами кинуть. Швырнуть в самую трясину. В самую вонючую жижу. В топь. В нужник. Чтобы мы своей шумной предсмертной возней и пусканием пузырей отвлекали внимание от его ненаглядного интеллектуала Максика. Мы справились превосходно.
— Отвлекали внимание…— задумчиво повторил я.
— Ну да! — Бес, решивший, что я затеваю спор, повысил тон.
После чего мне было сообщено, что подобная рокировка (а лучше сказать, финт) является классическим ходом мудрого военачальника, понимающего, что для победы придется чем-то и кем-то пожертвовать. Азбука тактики. К моему сведению, это преподавали еще в начале двадцатого века на курсах красных командиров «Выстрел». Выдвинуть навстречу противнику, движущемуся в атакующей колонне, подразделение поплоше, которое не слишком жалко. Вооружить его, конечно, под завязку, наобещать по завершении операции орденов, званий и т. п. Затеять его силами перестрелку. Вынудить неприятеля развернуть свои полки во всю ширь на невыгодной местности, смешав ему тем самым все планы, и вмазать по нему затем из всех калибров. Надо ли говорить, что ордена личному составу подразделения-приманки в таком случае присваиваются посмертно?
И потом, бросать камни по кустам, вводя противника в заблуждение, — фирменный стиль Сулеймана. Или я забыл, как совсем недавно ради моей безопасности по приказу шефа очень крупно подставлялся Убеев? Может быть, кому-нибудь кажется, что ему пришлось сладко?
— Тебе откуда про Убеева известно? — поразился я.
— Какая разница? Сорока на хвосте принесла, — огрызнулся бес и как-то враз замкнулся. Подумайте, какой конспиратор!
— Ладно, — сказал я примирительно, — гений ты мой тактический. Мюрат ты мой славный. Маршал Ней и Тухачевский в одном липе. Пусть так. Сейчас-то что нам мешает вернуться под пушистое крылышко шефа?
— Паша, — сказал он с жалостью. — Па-шень-ка!..
— Что «Па-шень-ка»?
— А то. Ты никогда не слушал моих советов. Вспомни, чем это обычно кончалось. Хочешь попытать судьбинушку еще разок? Попутного ветра. Семь футов под килем. Скатертью дорога. Штандарт в руки. Или хоругвь. Только без меня.
— Ну, хорошо, — сказал я, возвращаясь на водительское место. — Тогда куда? Ко мне?
— Глупо было бы…
— Согласен. К тебе? Он только фыркнул.
— Что ты фыркаешь, будто лошак строптивый? — рассердился я. — Предлагай сам.
— Изволь, — сказал бес. — Только тебе не понравится.
— Начало обнадеживающее…— сказал я.
— Безусловно, — суховато сказал Жерар. — Мне уже можно продолжать?
Я молча кивнул.
— План прост. В этом рубище, — он пренебрежительно царапнул полу моей гимнастерки коготком, — появляться перед людьми решительно воспрещается. Больно уж ты в нем на дезертира похож. Поэтому наденешь чистую рубашку и брюки лейтенанта. Жаль, конечно, что форменные. Ну да ничего. Погоны снимем, рукава закатаем — авось в глаза не бросится. Самого супермена оставляем в машине. И двигаем отсюда со всей возможной скоростью. Автостопом. Деньги есть.
— Сами, значит, ходу. А Стукотка, значит, бросаем? — хмуро переспросил я. — Вот так вот, да?
— Да, так.
— Замечательно, — едко сказал я. — А ты не боишься, что наш избавитель тем временем загнется?
— Я другого боюсь, Пашенька, — ласково тявкнул Жерар. — И ты того же бойся. Как бы не очухался твой лейтенант.
— И тогда?
— Во поле трында! — еще того ласковей отозвался бес. — Ты что, поверил этим его песням западных славян? О том, как благородный сердцем опричник без санкции сотника устремился опекаемого комбинатора спасать? — Тут он наконец сорвался: — На хрен ему это сраное геройство сдалось? Да Когорте нужен носитель имплантата-«личинки»! Для опытов. Чтобы на живом мозге наблюдать, во что эта гнусь разовьется в конце концов. И все!
— Кто носитель «личинки»? — потрясенно спросил я. — Кого это ты подразумеваешь, кобелина?
— Того и подразумеваю, — отводя взгляд, тявкнул Жерар.
— Нет, зверь, серьезно…
— Горюшко мое! Ты в самом деле дурак или прикидываешься?
— Кто дурак, тот сам знает, — заученно парировал я. Бес сокрушено махнул лапой.
— А, чего с тобой… Паяц.
— Параноик.
— Да, параноик! В нашей ситуации это гораздо полезней для выживания, чем полная атрофия чувства опасности. — Он поставил передние лапы мне на плечо и сдавленно прошипел, глядя прямо в глаза: — Знаешь, Паша, я уже начинаю подумывать, что у тебя и впрямь мозги заплесневели…
— Мудила ты после этого, понял? — сказал я обиженно, дернул плечом, отталкивая его, и отвернулся.
Воцарилось подавленное молчание, нарушаемое только прерывистым дыханием лейтенанта да шумом
