проезжающих мимо автомобилей.
Я с исступлением балованного ребенка, нежданно-негаданно получившего от ласковой бабушки по попке, жалел себя, а бес… Бес стеклянными глазами созерцал пространство, время от времени механически почесываясь.
Потом я взял себя в руки и постарался размышлять конструктивно.
Вызволять одного человека, заставляя кракенов насторожиться и ставя тем самым под угрозу все планы Когорты, — крайне нерационально. Пусть даже человек этот — носитель «личинки», что еще доказать надо. (Каждая транспозиция начисто выметает из моего организма любые болезнетворные вирусы, не говоря уже о разных там бактериях, амебах, паразитах; счастливое исключение составляет лишь полезная пищеварительная микрофлора. Так что минувшая ночь, переполненная проникновениями, со стопроцентной вероятностью стала бы фатальной как для внедренной в меня личинки «Гугола», так и для ее гифов.) Пусть даже операция предполагалась не столь шумной, как вышла на практике. Следовательно, Стукоток не соврал. Орудовал он сегодня исключительно на собственный страх и риск. Спасая меня. И мой ответный долг сейчас — постараться спасти его. Да и в любом случае, что бы там ни гавкал перестраховщик Жерар, бросать раненого — это совсем уж ни в какие ворота…
Словно услышав меня, лейтенант громко заскрежетал зубами.
Мы с бесом переглянулись.
— Надо позвонить по номеру, что он дал, — сказал я.
— Звони, — насмешливо тявкнул маленький шельмец. — Расстегивай свои чудные галифе, доставай бубенчики шерстяные и звони, сколько моченьки есть! Может, кто и откликнется.
Сарказм его был, в общем, обоснован. Автобусная площадка, на которую я свернул, располагалась посреди чистого поля, засаженного картошкой. Туман рассеивался, поднимался вверх, затягивая небо белесой, предвещавшей дождь дымкой. Перед нами широкой полосой лежало шоссе, понемногу начинавшее заполняться транспортом. Неподалеку виднелся жиденький лесок, к которому вела плохонькая грунтовка. Сам «остановочный комплекс» представлял собой открытый всем ветрам двускатный шалаш из листового железа с исковерканной скамеечкой внутри и примыкающим сортиром в тылу. До ближайшего телефона- автомата в лучшем случае было километров десять.
Что ж, на телефоне свет клином не сошелся. Имеются в нашем распоряжении и другие варианты.
Я раскрыл планшетку Стукотка и вытащил рацию. Как же она работает? — Ага, валяй, жми кнопки. Зови карателей, — с видимой опаской следя за моими манипуляциями, заверещал бес. — Уже придумал, где потом будем прятаться? Наверно, сиганем через пашню в лес? Землянку там выроем. Картошку с поля воровать будем. До зимы далеко. А может, и зимой перекантуемся. Если, конечно, эти… с метлами раньше не изловят. Только они изловят, будь покоен. В течение часа. Не таких лавливали… Обратно сюда приволокут. Меня к «запаске» примотают, бензином обольют и спалят за милую душу. Тебе трепанацию черепа в походных условиях произведут. А Стукотка в наказание за своевольство поблизости бросят, обеспечив полным комплектом неоспоримых улик. Будто это он, злыдень, собачку сжег, а хозяина расчленил и оскальпировал…
— Помолчи, а? — сказал я, слушая гневное шипение в наушнике. Рация явно не была намерена работать в моих руках. Я испробовал все кнопки и их комбинации. Бесполезно. Треск, свист, щелчки. Очевидно, радиус действия рации был невелик. — Раскудахтался…
Тут до меня дошел смысл сказанного бесом. Стукоток — отступник и преступник. Бывшие соратники для него сейчас опасней, чем для нас с Жераром вместе взятых. Я бросил рацию обратно в планшетку, включил скорость и решительно вырулил обратно на шоссе.
— Пашка, опомнись! — взвился Жерар. — У тебя нет документов на машину. У тебя крайне подозрительный вид. Наконец, у тебя на заднем сиденье истекающий кровью мент! Как ты все это думаешь объяснить, если тебя задержат? И куда ты вознамерился ехать? Стой, придурок, или я тебя укушу!..
— Доброе утро! — смущенно сказал я. Шло самое начало седьмого.
— Считаешь? — отозвалась Лада.
Она была босиком, в коротеньком махровом халате с откинутым капюшоном. Волосы у нее были влажные, а личико — свеженькое. Глаза смеялись. Под этим взглядом я с ужасающей силой ощутил вдруг всю нелепость своего наряда. Я переступил с ноги на ногу и жалобно улыбнулся.
— Ну, проходи, — сказала Лада. — Лелька, — крикнула она через плечо, — глянь, кто пожаловал. Ты не поверишь…
— Я пока мокрая, — донеслось откуда-то издалека. Квартира сестренок была из тех, которые называются «сталинками» — с длиннющим коридором и высоченными лепными потолками. — Если ко мне, пускай обождут. Я скоро.
— Проходи же! — Лада потянула меня за руку. Я помотал головой.
— Нет. Боюсь родителей напугать.
Вообще-то, я прекрасно помнил, что сестренки обитают вдвоем. В противном случае просто не поехал бы сюда. Но мало ли кто у них может быть в гостях.
— Каких родителей? — удивилась Лада. — Мы ж тебе говорили, что одни живем.
— А! — проговорил я, словно озаренный внезапным воспоминанием. — А ведь точно…— Я сделал наивные глаза и осторожно тронул «бычка за рогалики»: — Слушай, Лада, как вы относитесь к опричникам?
Была у меня надежда, что объяснять истинное значение слова «опричник» не придется. К счастью, так оно и оказалось. Макошевы отроковицы — народ в подобного рода секретах просвещенный.
— А ты что, в Когорту подался? — Лада окинула скептическим взглядом мою линялую гимнастерку. Расправила какую-то складочку, другую прихлопнула. — Очаровательный мундирчик. Тебе идет. Судя по лаковым туфлям — это парадный вариант?
— Вроде того. И все-таки, — не отступал я. — Как? К опричникам, а?
— Да в чем дело? — Она слегка нахмурилась. — Что ты загадками говоришь?
— У меня раненый, — признался я отчаянно. — Он из Дикой сотни. Сокол. Была операция, его здорово помяли. Сейчас он без сознания. В больницу нельзя. Что я там объясню? К себе домой — тоже не могу. На базу Когорты — тем более… Короче, Лада, — я с мольбой посмотрел ей в глаза, — приютите или нет? Хотя бы до тех пор, пока не очнется.
— Господи, ну конечно! — сказала она, надевая кроссовки. — Пошли. Где он там у тебя?
— Машина возле подъезда. Он тяжелый.
— Лелька! — крикнула она. — А ну-ка бегом сюда!
Не было ни охов, ни испуганно расширенных глаз и закушенных губ. Стукотка внесли в квартиру, уложили на раскатанный по полу гостиной поролоновый коврик. Лада быстро и уверенно ощупала конечности, ребра, живот. Осмотрела лицо. Задумалась на секунду, потом пробормотала: «Ну, это мы после» — и принялась разрезать ножницами самодельный лубок.
— Четвертый курс хирургического, — с гордостью за сестру шепнула мне Леля. — А знал бы ты, сколько она с МЧС поездила…
— Ну а ты? — так же шепотом спросил я. — Там же?
— Не-а, — Она наморщила нос. — Я в «педе». Иняз.
— Дую пиуо эври дэй?
— Yes, I do, — сказала она. — Но, если честно, пиво я не люблю. Я сок люблю. Ананасовый. Через трубочку. И чтобы льдинка плавала. — Она мечтательно улыбнулась.
«Учту», — подумал я и сообщил, что мы, видать, родственные души. Ананасовый сок с льдинкой — и моя слабость тоже.
— Давай как-нибудь выдуем на пару литра три?.. — предложил я. — И мороженое…
— Запросто, — ответила она.
Мы с видом заговорщиков пожали руки. Ладошка у нее была узкая, но крепенькая и волнующе теплая — выпускать ее совсем не хотелось.
Потом на нас шикнула Лада, велела прекратить болтовню, а заняться делом. Сказала, чем именно. И мы занялись делом. Впрочем, довольно скоро выяснилось, что я скорее мешаю, чем помогаю, поэтому меня попросили удалиться. К тому же следовало позаботиться о машине. Хотя бы отогнать от подъезда.
— Входную дверь можешь не запирать, — сказала напоследок Леля. — А вообще-то, ключи на
