Товарищ не отвечал.
Стрелки опять завели музыку.
Зазвучала другая самба, но на этот раз звук приглушили, чтобы человеческие крики перекрывали буханье ударников и вопли труб.
Иногда пытаемый выкрикивал членораздельные слова:
– Ayudi a mi madre! Помоги мне, Матерь Божья!
Затем раздались сопение и отвратительный мяукающий звук.
– Хулио-о! Мое ухо… Они отрезали мне ухо! Мне больно! Хулио, выходи! Пожалуйста, выходи. Ты должен! Понимаешь, они отрезали мне ухо!
Хулио, наверное, понимал. Чтобы не понять, надо было оглохнуть, вконец отупеть или умереть. Но он все равно не вышел.
Пол ткнулся лицом в землю – она воняла, как загнившие овощи. Был бы страусом, вообще бы закопался в нее головой и ни на что бы не смотрел.
Невыносимо было слушать, как пытали человека. Пусть даже незнакомого. Пол достаточно его знал, чтобы живо представить: тщательно отглаженные брюки комбинезона и покрасневшая от крови зеленовато-голубая рубашка. А на месте, где у людей обычно бывает ухо, черная дыра.
– Нет! Пожалуйста, не надо! Не надо! Только не яйца! Нет! Хулио, не дай им это сделать! Не-е-ет!
Душераздирающий вопль.
Настолько громкий, что палач приказал ему заткнуться. Жертве, которой только что отрезал яйца.
И человек в самом деле заткнулся. Несколько мгновений Пол слышал только насекомых да легкий шелест ветерка в траве.
– Можно мне воды? – Это снова был он. – Пожалуйста, я хотел бы воды… Немного воды…
Он просил вежливо и тихо, словно обращался к официанту в ресторане.
Словно ждал, что у него так же вежливо поинтересуются: «Простой или газированной?»
И вдруг перестал говорить. Во всяком случае, членораздельные слова. Теперь вместо человеческой речи слышалось мычание.
«Его язык!»
Пол больше не мог слушать.
Надо было как-то отвлечься.
Шансы погибнуть от случайного удара молнии в течение средней продолжительности жизни равняются 1 к 71 601. Шансы умереть от укуса неядовитого насекомого – 1 к 397 000.
Шансы утонуть в домашней ванне – 1 к 10 499. Шансы…
– Видишь, придурок, что ты нас заставил сделать? Кровь из твоего приятеля хлещет, как из хорошего борова. Измазал мне все ботинки. Ну, мать твою, пеняй на себя, дурак, – мы дали тебе шанс!
Их пленник умер.
Кто-то из стрелков вернулся к джипам. Пол слышал, как открылись, затем захлопнулись дверцы.
– Что они собираются делать? – прошептал Пол Майлзу, но тот по-прежнему затыкал уши. Его кожа была бледной, словно молоко.
Стрелки двинулись прочь от машин – то ли один, то ли двое осторожно шли через поле.
Пол первым различил запах.
Если бы здесь была Джоанна, она почувствовала бы его на несколько минут раньше. Поводила бы носом и сказала: «Как странно, ты чувствуешь?»
Запах разносился над полем травы. Пол поднял голову, стараясь понять, что происходит, и услышал плеск жидкости.
– Формируют линию, – прошептал Майлз первые слова за полчаса. Он наконец отнял ладони от ушей и теперь весь превратился в слух.
Линию? Что он имел в виду? Какую линию?
– Ветер дует в том направлении.
Сначала загадочная реплика про какую-то линию. Теперь – прогноз погоды.
– Собираются его выкурить, – продолжал адвокат до странности безразличным тоном. – Хотят заставить выбежать на них.
Так вот что это за запах.
Керосин.
Пол наконец понял. Хотя предпочел бы оставаться в неведении и ничего не знать. Стрелки поливали траву керосином, образуя линию с подветренной стороны. Ветер дул как раз от них в сторону керосиновой дорожки. Пол ярко представил мощную стену огня. И еще тот дом в Джерси-Сити. Вернее, то, что некогда было домом в Джерси-Сити. Где он должен был встретиться с двумя парнями из синего «мерседеса». Зеленовато-голубой рубашкой и полосатой. Но не встретился, потому что кто-то спалил дом – превратил его в черный мертвый провал.
Кто?
